Дорогие форумчане. Сегодня начинаю выкладывать детектив написанный мною несколько лет назад, это была одна из самых первых моих работ и самое начало моего графоманства.

Проснувшись, он долго лежал, глядя на расписной плафон и прислушиваясь к такой привычной уже боли в левом предплечье, о которой можно было забыть разве что только во сне. В холле мелодично прозвенели старинные часы, мелодия эхом отдалась по гулкому коридору. Пока ещё было тихо, но скоро замок наполнится звуками шагов, голосов, хлопаньем дверей, а значит, опять начнётся привычная круговерть жизни, которая раньше так радовала его, а теперь всё чаще вызывала усталость и раздражение. Долго, слишком долго находится он в своей земной юдоли, чтобы не устать от неё.

В комнату, словно привидение, вошел старый слуга, неслышно ступая по савойскому ковру с особым орнаментом узора. В руках Шарля был поднос с завтраком, состоявшим из круассанов и, с некоторых пор, апельсинового сока. Соком ему пришлось заменить привычный утренний кофе по настоятельной просьбе врачей из-за своего больного сердца, хотя тоска по чашке ароматного напитка преследовала его каждое утро.
- Доброе утро, мсье,  – слуга поставил поднос на прикроватную тумбу.
– Доброе утро, Шарль! – Его руки привычным движением завязали пояс халата. – Меня кто-нибудь спрашивал?
– Звонил Ваш доктор, мсье, напомнил о сегодняшнем осмотре.
  – Больше никто?
– Нет, мсье.
– Хорошо. Благодарю Вас, Шарль, и приготовьте мне, пожалуйста, ванну.
– Да, мсье.
Допив сок, он подошел к окну, за которым открывался вид огромного замкового парка с лентами аллей, ажурными беседками и фонтанами, весело искрящимися на солнце. Этот парк, раскинувшийся на берегу Луары, спокойно катящей свои волны, был его особой гордостью, его детищем, так же как и коллекция мейсенского фарфора считающаяся самой лучшей во Франции. Изысканные статуэтки и замысловатую посуду, сделанные умелыми руками немецких мастеров, он скупал по всему миру, не жалея на это средств, и каждое утро, проходя мимо шкафов, любовался ими; яркие и живые, они казались ему застывшей на мгновение сказкой.
- Ванна готова, мсье, – голос Шарля оторвал его от созерцания величественных тополей и дубов. Пора было возвращаться в сегодняшнюю реальность, заниматься делами, решать проблемы и продолжать жить, несмотря на смертельную усталость от всего этого.

Ванная находилась в самой старой части замка, и он потратил немало денег на её реставрацию, добиваясь того, чтобы сохранился её прежний вид, напоминающий римские термы, а все технические изобретения были тщательно завуалированы. В результате немалых усилий архитекторов и реставраторов ванная сохранилась практически такой же, какой была при самой первой хозяйке замка, прекрасной королевской фаворитке, чей портрет по-прежнему украшает парадную галерею. Он печально усмехнулся, подумав о том, какой странный сюжет отразился бы в зеркалах, умей они показывать прошлое, такой контраст между прошлым и настоящим  – прекрасная молодая женщина и дряхлый старик.
Ровно в десять часов, по давно заведённому распорядку, он вошёл в свой кабинет, единственную комнату в замке обставленную современной мебелью. Антикварная, украшавшая все остальные апартаменты, была, несмотря на свою изысканность, страшно неудобной. Именно поэтому стулья и секретеры эпохи Людовика XV в кабинете сменили удобные кресла, принимавшие формы тела сидевшего в них человека.
Сев за письменный стол красного дерева, он принялся разбирать почту, стопкой лежавшую возле компьютера. Счета, отчёты, приглашения – сейчас всё это было ему абсолютно безразлично и не вызывало никакого интереса. Он надеялся увидеть письмо, которого ждал уже несколько недель, но его опять не было. Что же могло случиться? Почему до сих пор нет ни писем, ни звонков, электронная почта тоже пуста, времени остаётся всё меньше, а ему надо успеть довести начатое до конца, только бы дожить, только бы хватило сил его старому больному сердцу.

* * *

Проснувшись утром в хорошем настроении, которое не могло испортить даже предстоявшее выяснение отношений, я отправила мужа на работу, бабулю с Котёнком во двор покачаться на качелях, а сама принялась выбирать себе наряд из тех вещей, в которые ещё могла поместиться, в результате чего оказалась одетой в бежевое платье из льна и хлопка. Добавив к нему белые босоножки и сумку на тон светлее платья, отделанную розовым атласом, я поспешила в школу.
На сегодняшний день было назначено три консультации и, проведя их, мне пришлось заняться журналами, отчётами, процентами успеваемости и прочей бумажной волокитой, от которой мне хотелось избавиться побыстрей, но стук в дверь отвлек от работы, а возникший на пороге класса француз заставил отодвинуть бумаги в сторону.
Лярош, попросив разрешения, вошёл в кабинет и, украсив лицо улыбкой на тридцать два зуба, принялся сыпать комплиментами прямо с порога, но я, жестом остановив поток цветистой речи, с ходу взяла быка за рога.
– Рене, мне необходимо поговорить с Вами.
– Конечно, мадемуазель, с удовольствием выслушаю Вас,  – и снова в мою сторону отправлена ослепительная улыбка.
– Во-первых, мсье – мадам; кстати, Вам это прекрасно известно. Во-вторых, Вы должны понять, что Ваши знаки внимания ставят меня в очень неловкое положение перед коллегами. Спешу Вам напомнить, что здесь не Франция, в нашей стране отношение к браку и семье до сих пор немного патриархально, и Ваш интерес может весьма серьёзно осложнить семейные отношения и повредить моей репутации.
Француз пристально взглянул на меня:
- Скажите, мадам, Вы счастливы?
- Счастлива, насколько это возможно, Рене, ведь у меня есть главное – семья.
–Не согласен с Вами. Мне кажется, мадам, что Вы надели на себя маску, это не Ваше лицо, не Ваш взгляд, не Ваша жизнь и она Вам нисколько не интересна, но ведь жизнь можно изменить, сделав её ярче, интереснее, даже необычней.
– У нас, мсье, когда кажется, креститься советуют. Давайте прекратим этот пустой разговор, и при встрече прошу Вас не говорить ничего, кроме «здравствуйте», не подходить ко мне на работе и уж тем более не появляться возле моего дома, как это было два дня назад.
На какое-то мгновенье на его лице появилось выражение удивления, но он быстро справился с эмоциями. После минутной паузы Лярош спросил:
- Неужели Вам не хотелось бы жить во Франции? Я люблю Вас и прошу – выходите за меня замуж и мы уедем отсюда. В Провансе Вы будете намного счастливей, не могу сказать, что я очень богат, но сумею обеспечить Вам благополучие во всём, поверьте мне!
- Боюсь показаться Вам банальной, но повторю, Рене, оставьте меня в покое, никаких перемен в моей жизни не будет и во Францию я не поеду.
На этот раз в его глазах сверкнула нескрываемая злоба, и, коротко кивнув, француз вышел за дверь. Теперь можно было вздохнуть свободно, но меня не покидало чувство безотчетной тревоги, почему-то казалось, что это далеко не последняя встреча с Лярошем и он ещё испортит мне немало крови. Чтобы окончательно упокоиться, пришлось достать из сумки пузырёк с валерьянкой – средство, к которому я прибегаю в исключительных случаях. Накапав пахучей жидкости в стакан с водой, я уже собиралась было выпить её, но чуть не выронила из рук – на пороге снова стоял проклятый француз. Торопливо пробормотав:
– Пардон, я забыл свои бумаги, – он схватил со стула какую-то папку и ретировался, плотно закрыв за собой дверь.
Сосредоточиться на работе мне так и не удалось, нужно было успокоиться, прийти в себя, а поскольку лучшего успокоительного средства, чем прогулка, трудно себе представить  – значит, пора отправляться домой пешком, документы сдам завтра, благо время для их подготовки ещё есть – все же остальные дела на сегодня закончены.
Возле дома меня встретили вышедшие навстречу бабуля с Котёнком и важно вышагивающая за ними по пятам Тереза. Увидев маму, дочка подбежала, протягивая ручонки и повторяя «озни, озни», именно так она просит, чтобы её взяли на руки. Подхватив ребёнка и прижав её к себе, я осознала, насколько правильно поступила, послав француза ко всем чертям, ведь как ни крути  – семья для меня самое дорогое и хорошо, что мне удается её сохранять.
В дневной круговерти утренний разговор почти забылся, но время от времени вспоминались глаза Ляроша, налитые такой ненавистью после нашего выяснения отношений, что мне становилось не по себе. Честно говоря, на его чувства, будь то любовь или ненависть, мне было наплевать, мучил другой вопрос – зачем ему это надо? И ответа на него пока не находилось.
Последующие несколько дней прошли в привычной суете работы и бытовых проблем, нужно было закончить оставшиеся дела в школе, сдать все дела перед отпуском и начинать ремонт в доме, для него мы всё приготовили ещё зимой, так что оставалось только дождаться отпуска. Француза за эти дни я видела раза два, не больше, он вообще стал редко появляться в нашей школе, видимо, курс обучения учащихся подошёл к концу, и в моей душе расцветала робкая надежда, что больше нам никогда не придётся увидеться. Ну вот и долгожданный день, мне оставалось только унести цветы, закрыть кабинет на лето и с чистой совестью отправляться на отдых. Закончив «транспортировку» цветочных горшков и повернув ключ в замке. Я спокойно отправилась домой до осени и совсем было уже вышла со школьной территории, когда вспомнила о своей сумке, мирно висевшей на одном из стульев в учительской, пришлось вернуться и, проклиная свою забывчивость, подняться на второй этаж. Сумка висела на прежнем месте, а одном из кресел, стоявших в углу, вальяжно расположился Лярош. Взяв сумку и вежливо кивнув французу, я отравилась, наконец, домой и, слава Богу, добралась до родного порога без проблем и неприятностей.
Смех и гвалт в доме, которые были слышны ещё с порога, могли означать только одно: дочка с отцом устроили футбольный матч прямо в комнате, подтверждением чего стал попавший в меня мяч. Подбежавшая ко мне дочка, воспользовавшись моментом, схватила мою сумку и вывернула её содержимое. На пол посыпались ручки, записная книжка, ключи от кабинета и пузырёк с валерьянкой, который Леночка тут же схватила. Отобрать у неё флакон без слёз и крика было очень проблематично, поэтому дождавшись, когда интерес дочки к новой игрушке иссякнет, я незаметно взяла его и поставила на кухонный буфет, откуда он тотчас же был сбит брошенным мячом и закатился неведомо куда, по крайней мере, все попытки найти его окончились неудачей. Ну ладно, невелика потеря, завтра в аптеке куплю другой, а пока надо переодеваться и приступать к обязанностям домохозяйки – время не ждёт.
То, что время не ждёт, подтвердили и последующие дни, они летели с устрашающей быстротой, сокращая время отпуска, за который надо было переделать гору работы. Мой дом напоминал севшее на мель и разграбленное пиратами судно, всё сдвинуто, ободрано, разбросано и казалось, что конца этому хаосу не будет, несмотря на героические попытки его одолеть.
Единственным развлечением для меня в это время, кроме обоев, клея и краски, была болтовня с Галкой, она почему-то стала звонить и забегать чуть ли не каждый день, словно стараясь наверстать упущенное время. Наши разговоры по большей части сводились к бытовым и семейным проблемам, подруга живо интересовалась ремонтом, давала советы, где и что можно купить повыгодней, ведь она уже сделала подобный ремонт, но меня откровенно напрягала и раздражала её назойливость в вопросах о моих отношениях с мужем. Подругу интересовало всё, наши доходы, разногласия, работа Володи, дошло даже до того, что Галка стала намекать на его неверность, на что я отреагировала весёлым хохотом, в отличие от своей подруги мне было хорошо известно о том, насколько привязан муж ко мне и особенно к дочке, даже, пожалуй, сильнее меня, и поверить в его романы на стороне могла только самая безмозглая дура. Видимо, поняв абсурдность своих россказней, подруга прекратила «разоблачения», но по-прежнему не оставляла нас своим вниманием, звонила, навещала, ходила со мной на рынок и по магазинам.
Занятая, как говорится, «выше крыши», я не сразу обратила внимание на состояние своего мужа, а зря. Володя стал раздражительным, молчаливым и большую часть времени проводил либо вне дома, либо возле телевизора. Казалось, он совсем потерял интерес ко всему, что происходит вокруг, на все перемены в доме муж никак не реагировал, словно это я, а не мы вместе строили планы ремонта, будто и семья и дом, в силу чего-то стали ему абсолютно безразличны. Сначала меня это не сильно доставало, в конце концов, характер у моего благоверного тоже не мёд и не сахар, причиной обиды могла быть случайно мною брошенная грубая фраза, и даже моя одержимость ремонтом могла быть воспринята им как невнимание к его персоне, так что, размышляла я, «подуется и перестанет». Но когда в очередной раз он отказался помогать мне, моё терпение лопнуло.
Отобрав пульт и выключив телевизор, я потребовала объяснений его безделью, спросив, до каких пор всё это будет продолжаться. Отвернувшись и глядя в сторону, Володя буркнул: «Тебе надо, ты и делай. Мне это нафиг не надо, раз я здесь уже не нужен! Вали к тому, с кем тебе хорошо, пусть он тебе и помогает!» Сначала мне показалось, что с головой у моей второй половины явно не всё в порядке, что за бредятину он несёт, ведь в моей жизни ничего, кроме работы и семьи. С трудом сдерживая рвущуюся наружу злость, я спросила как можно спокойнее: «Кто мне должен помогать, чего ты несёшь! Тебя солнечный удар хватил или белены объелся?» После этих слов муженёк подскочил как ужаленный и вылетел в соседнюю комнату, а вернувшись, со словами «на, полюбуйся», бросил мне на колени несколько фотографий и с силой захлопнул за собой дверь.
Немного успокоившись после выяснения отношений, я принялась рассматривать брошенный мне компромат, хотя ничего компрометирующего в этих фотографиях не было. Вот Лярош подаёт мне сумку, на этой мы весело смеёмся какой-то шутке, а здесь наши посиделки в кафе. Ничего предосудительного, если человек является объективно мыслящим, а не таким скрытым ревнивцем, как мой благоверный, к тому подленькая надпись на обратной стороне «жена тебе изменяет» как раз и подливала масла в огонь.
Интересно, какой же сволочи понадобилось влезать в мои дела, и главное  – зачем!? Если это француз, то фотографии он подбросил бы раньше, когда я его отшила, а других кандидатур на место врагов не было или, по крайней мере, мне так казалось. Ладно, поживём – увидим, сейчас же надо направлять семейную жизнь в мирное русло и для начала поговорить с Володей. Муж, вопреки своему обыкновению, не исчез из дома, а возился с машиной в гараже, он всегда найдёт, что в ней починить, если нервничает, для него это лучшее успокоительное, тем не менее при моём появлении сделал вид, что никого и ничего не видит. Отступать, однако, я не собиралась и, тронув его за плечо, спокойно спросила: «Объясни, из-за чего весь сыр-бор, неужели эти клочки бумаги могли тебя так разозлить, что в них такого особенного? И как вообще они к тебе попали?» Поскольку муж продолжал разыгрывать из себя глухонемого, мне пришлось продолжить: «Ну, работаем в одной школе, помогала я ему на первых порах, в кафе же мы с Галкой отмечали последний звонок и он присоседился. Вот и всё! Не веришь, у Галки спроси. И кстати, мог бы догадаться, что с любовником на людях не появляются, да и фотографии были бы другого типа, неужели не понятно!?» Не знаю, подействовал на него мой тон или логика моих доводов, но муж пробурчал, по-прежнему глядя под капот: «Я машину со стоянки после работы забирал, так конверт был за дворники подсунут». Упрекать его в глупости и доверчивости не хотелось, да и сил на перебранку уже не оставалось, поэтому я ограничилась замечанием о том, что порядочные люди правду говорят в лицо, не прячась за подмётными письмами, а если верить каждой сплетне, то небо с овчинку покажется. В результате долгого разговора Володя «забрал свои обвинения обратно», как говорят юристы, но неприятный осадок в душе по-прежнему оставался. Муж ещё какое-то время держался отчуждённо, но он даже не подозревал о том сюрпризе, который преподнесёт ему судьба через несколько дней. Дня через три, вытаскивая газеты из почтового ящика, я обнаружила конверт с фотографиями, на которых был запечатлён мой муж в обществе какой-то девицы, надпись на обратной стороне оригинальностью тоже не отличалась, как и в прошлый раз, только что слово «жена» было исправлено на «муж».
Подойдя к своей половине, я протянула ему конверт со словами: «Как это понимать?» и с трудом сдерживаясь от смеха, смотрела на его физиономию, поменявшую в течение минуты все оттенки красного.
- Да это же Алинка. Мы с ней болтаем, когда я за продуктами заезжаю. Продавец она, – беспомощно бормотал муж глядя на шедевр фотографического искусства.
Ну что с ним делать? Даже желание разыграть обиду пропало, настолько несчастным выглядел Володя, к тому же подозревать мужа в измене, особенно с такими «доказательствами», было бы верхом глупости. Поэтому мне ничего не оставалось, как рассмеяться и, потрепав мужа по плечу, сказать:
- Ладно, не бери в голову, я ведь тебе говорила, что честные люди правду-матку в лицо режут, а всяким завистливым уродам никто верить не собирается.
Лицо мужа просветлело, как небо после грозы, даже показалось, что глаза из синих стали голубыми. Не скрывая радости, Володя наградил меня звонким поцелуем и отбыл на работу, а я осталась в сомнениях и раздумьях.
Сомневаться в том, что всё это затея одного человека, не приходилось ни одной минуты, да и надписи на фотографиях подтверждали это, загвоздка была в другом – кому и зачем это было нужно? Мысли в моей голове напоминали пазлы, которые никак не удавалось собрать в единую картинку, почему-то вспоминались события недавнего прошлого – таинственный визит неизвестного лица, незнакомец, интересующийся мной у соседки, и наконец – эти фотографии. Пресловутое шестое чувство подсказывало, что все они звенья одной цепи, каким бы абсурдом это не казалось. Возникло ощущение, будто разгадка совсем рядом, нужно было только понять, чем они связаны между собой, но это оставалось для меня загадкой. Пока! И провалиться мне на этом месте, если я не смогу собрать все пазлы этой картинки в единое целое.
Поздно вечером, когда, говоря словами киногероя, «родимый аквариум спал», я снова разложила на столе фотографии, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. Рассматривала до боли в глазах, вертела и так и эдак и, совсем было отчаявшись, собралась закинуть их куда подальше, как вдруг моё внимание привлекла небольшая черная полоска в правом углу одной из них. Ещё раз просмотрев все фото, убеждаюсь, что этот дефект, вызванный, скорее всего, царапиной на объективе, есть на каждой из них, значит, сделаны они одним фотоаппаратом и, скорее всего, одним человеком. Но не это важно, главное открытие заключалось в том, что где-то я уже видела похожую полоску, не помню где, не помню, на каких фото, но видела, и обязательно вспомню где, а вспомнив, найду ту ниточку, потянув за которую, можно будет распутать весь клубок свалившихся на меня проблем.

Насколько бы я не привыкла к сюрпризам за это время, но утром была поражена, когда взглянув на вибрирующий мобильник увидела. Что звонит не кто иной, как Галка. Поначалу мне страшно захотелось разразиться потоком ругани с первых секунд, но голос подруги был каким-то взволнованным, она с трудом подбирала слова и, похоже, была сильно испугана. Из всего ею сказанного мне удалось понять только просьбу побыстрей к ней приехать, у неё ко мне, видите ли, важный разговор и не телефонный. Пообещав сегодня приехать я, в первую очередь, занялась домашними делами, и только в обед, одевшись в белые брюки и топик да накинув кружевной свитер, поскольку было прохладно, отправилась к подруге.
Понятно, что выяснять отношения с лучшей подругой – занятие не из самых приятных, вот и пришлось всю дорогу настраиваться на разговор в тоне ля минор с рыданиями и оправданиями. Знать бы заранее, что ожидало в Галкиной квартире, шагу бы из дома не сделала! Но все мы задним умом крепки, и ни о чём не подозревая, я спокойно ехала в нужном направлении, обдумывая на ходу детали разговора. Доехав до нужной остановки, от которой до Галкиного дома было всего несколько метров, я так же спокойно вышла из автобуса, прошла мимо ларьков и киосков со всякой мелочёвкой, вошла в подъезд, поднялась на второй этаж и подошла к двери, на которой красовалась изящно отлитая из бронзы цифра 7. Да, нравятся подруге вещи с претензией на роскошь, ничего не скажешь, хотя могла бы и понять, что такая вещичка больше подходит к воротам дорогого особняка, чем к двери скромной квартиры. Рассуждая таким образом, я взялась одной рукой за ручку, а другой потянулась к кнопке звонка, как в этот самый момент дверь, тихо скрипнув, приоткрылась. Вот это гостеприимство! Подруга-то, оказывается, даже дверь не заперла, меня поджидаючи, значит, действительно виновата! Эх, а ведь сколько раз мне говорили, что любопытство сгубило кошку! Мне бы, дуре, сразу догадаться, что тут произошло что-то очень нехорошее и бежать без оглядки, так нет – вошла, да ещё и во все комнаты заглянула с возгласом: «Ну, где ты? Выходи, хватит прятаться!» Не получая никакого ответа на свои призывы, я добралась до кухни и тут, наконец, поняла причину и незапертой двери и тишины в квартире. Моя несчастная подруга лежала на полу возле плиты, а вокруг её головы растекалась кровавая лужа. Даже не будучи медиком, можно было понять, что Галке уже ничем не поможешь – она мертва, а самое страшное – скорее всего, убита. Сказать, что в этот момент мне «поплохело», значит не сказать ничего. Только побывав в подобной ситуации, можно понять, почему люди, обнаружив труп убиенного, ведут себя, с точки зрения здравого смысла, как последние идиоты. А потому что нет в этот момент никакого смысла и мыслей тоже нет, всё словно куда-то провалилось, в пустоту! Сначала на меня нашло какое-то оцепенение, а уж потом навалился невообразимый страх. Это был не привычный выброс адреналина, который мы испытываем довольно часто, а тошнотворная слабость, парализующая полностью, отключающая мозг и вызывающая такую дрожь во всём теле, словно тебя подключили к линии высокого напряжения.
Кое-как, на полусогнутых, я вышла, вернее, вытащилась в коридор, и только там, сползя по стенке, плюхнулась на пол. Сколько времени мне пришлось так просидеть – не помню, но думаю, недолго, так как после стукнувшей мне в голову «светлой мысли», что надо позвонить в полицию я, вытащив мобильник, обнаружила, что нахожусь в квартире где-то 15 минут. Выйдя из квартиры и дозвонившись до стражей закона, а так же до «скорой», я осталась стоять на лестничной клетке, войти в квартиру, где остывало тело подруги, у меня не хватило решимости. Полиция и врачи приехали почти одновременно. Галку после констатации смерти увезли, а оперативники приступили к исполнению своих обязанностей. Сначала допросили меня, выясняя время и цель моего прихода, а так же интересуясь нашими с подругой отношениями, даже проверили мой сотовый, действительно ли она звонила мне незадолго до смерти. Сотовый и ноут Галки забрали, осмотрели всю квартиру и пошли по соседям, хотя чем они могли помочь – одни из них находились на даче, поскольку отпуск, другие на работе, ведь на дворе только полдень. В самом конце осмотра один из оперативников взял в руки фотоаппарат, лежавший на журнальном столике, включил его и, пожав плечами, положил на место, после чего все направились к выходу из квартиры. Не знаю, какой бес меня попутал, но я, даже не понимая, для чего это делаю, быстро схватила « фотик» и спрятала его в свою сумочку. И как оказалось потом – не зря, впоследствии именно он поможет разобраться во всей галиматье, возникшей около меня за последнее время, разрушающей мою жизнь. Но это будет гораздо позже, теперь же меня окружали только страх, неуверенность и ощущение того, что кто-то очень сильно желает моей гибели, поэтому следующей после Галки могу стать я.

* * * *

Войдя в кабинет, он опустился в кресло, следуя многолетней привычке – за долгие годы, прожитые в замке, кабинет стал его убежищем и любимым местом отдыха. Здесь он мог остаться наедине со своими мыслями, эмоциями, проблемами, не беспокоясь о том, что кто-то может ему помешать. Входить сюда мог только Шарль, да и то предварительно постучав, остальным же вход сюда был закрыт, и даже покойная жена не решалась нарушать его уединение в этой комнате.
Он устало закрыл глаза. Боже, как беспощадно быстро летит время, ему уже почти 90 лет, всё безразличней становиться окружающая роскошь, бизнес-успехи и фальшивое восхищение бомонда. Он слишком стар, чтобы радоваться реалиям жизни. Всё чаще и чаще он возвращается в своих воспоминаниях в прошлое, в большую и дружную деревенскую семью, вспоминает, как работал с отцом в поле, чувствует запах скошенной травы, слышит шорох сжатых стеблей пшеницы. Это были самые светлые годы его жизни, наступившие потом голод и нехватки научили выживать в самых трудных условиях, бороться за жизнь, добиваться желаемого. Тогда он даже не представлял себе, что где-то есть другая жизнь, а та, какой он живёт сейчас, не снилась ему даже в самых красочных снах. И всё чаще мучают угрызения совести. А что он мог сделать? Ничего! Но даже от понимания этого на душе не становиться легче. Тяжело, ох как тяжело! Он открыл потайной ящик стола, вытащив полуистлевшую фотографию.
- Прости меня! – прошептали губы. – Я постараюсь исправить то, чего не смог изменить в прошлом. Я знаю, это не может вернуть тебя, не искупит твоего горя, но надеюсь, что ты простишь меня.
Только бы успеть завершить начатое, иначе все его старания пойдут прахом.

* * * *
По возвращении домой я долго не могла найти себе места. Неожиданная смерть Галки выбила меня из колеи и окончательно разрушила слабую надежду на то, что всё происходившее в последнее время было всего лишь стечением обстоятельств и не более того. И в ушах звучал встревоженный голос подруги, умолявшей меня приехать побыстрее. Что же она хотела мне рассказать? Почему творила эти пакости с фотографиями? Какой ей был от этого прок? Или, может быть, это делала не она? Тогда почему её убили? В голове окончательно всё перемешалось, факты, подозрения, вопросы и ответы складывались в какую-то кучу-малу, из которой всё надо было расставить по местам, но сделать это никак не удавалось. Слава Богу, мои домашние, которых смерть Галки повергла в шок, оставили меня в покое. Муж молча ушел возиться в пустом гараже, видимо, по привычке, бабуля, поохав над Галкиной судьбой, взяла Леночку и пошла обсуждать новость с соседками, а я осталась одна.
Побродив какое-то время бесцельно по дому, я присела на диван, и тут мой взгляд упал на брошенную в углу сумочку. Да, фотоаппарат! Как же я могла про него забыть!? Интересно, почему следователь положил его обратно, не проявив никакого интереса, и тот ли это фотик, которым были сделаны снимки, присланные мне и Володе? Выяснить удалось всё и сразу. Фотоаппарат не представлял собой интереса для оперативников, потому что из него вытащили флешку, а при внимательном рассмотрении я обнаружила на объективе небольшую царапину, она и была причиной дефектов на фотографиях. Значит, фотографии сделала Галка, но зачем она вытащила флешку и куда её дела? А может, тут никакого криминала нет, флешка могла просто нахвататься вирусов и заблокироваться или совсем пришла в негодность. Или всё-таки её забрал убийца, заметая следы? Вопросов опять много, но ответы на них можно найти. Например, пройдусь завтра по фотосалонам и интернет-кафе, благо их единицы, и поспрашиваю, не приносила ли Галка флешку с просьбой разблокировать её. Городок у нас маленький, почти все друг друга знают, и если подруга в какое-то из них обращалась, то мне об этом обязательно станет известно. Это пока единственная зацепка, и я использую её обязательно.
Новый день не принёс ничего интересного. Я действительно обошла интернет-кафе и фотосалоны, но ни в один из них Галка не обращалась, выходит, что моя последняя версия была наиболее правильной – флешку, скорее всего, забрал убийца. В очередной раз догадки и размышления привели меня в тупик, но больше никаких мыслей по этому поводу у меня не было.
А жизнь тем временем продолжалась. Мне пришлось успокаивать рыдающую Галкину мать, совсем обезумевшую от горя, ведь подруга была единственным ребёнком Анны Васильевны, и оказывать ей всяческую помощь. Жила она в небольшом посёлке недалеко от нашего города и там же собиралась похоронить дочь. Оставлять несчастную женщину одну в такой беде было бы, по меньшей мере, бесчеловечным, поэтому мне пришлось хлопотать о перевозке тела из городского морга в родной посёлок и помогать Анне Васильевне с похоронами. Переехать в городскую квартиру дочери мать категорически отказалась, а при прощании передала мне ключи, чтобы я поливала цветы, пока она не решит, как ей поступить с этой жилплощадью.
Вернувшись с похорон, я выслушала все новости, скопившиеся за три дня моего отсутствия, сразу из трёх уст, даже Котёнок пыталась рассказать маме о том, что происходило. Бабуля, конечно же, сообщила о самых насущных проблемах, скопившихся за эти дни, таких как пустой холодильник, генеральная уборка и звонок из ветклиники с просьбой забрать поправившуюся Терезу. Володя всё больше говорил о своих перипетиях со страховщиками, которые никак не хотели выплачивать полную стоимость нашей машины.
- Представляешь, – кипятился он, – нам они платить отказываются, а семье нотариуса, пожалуйста! Конечно, ведь иначе их компанию его друзья-крючкотворы по судам затаскают!
- Какого нотариуса? – рассеянно спросила я.
Муж махнул рукой:
- Ну, в общем, в тот день, когда сгорела наша машина, взорвалась и машина известного в городе нотариуса, правда, ему повезло меньше, чем нам – он как раз находился машине и сгорел заживо. Теперь страховая компания выплачивает его семье полную стоимость дорогущего автомобиля, а нам шиш да маленько, вот где справедливость а?
- Да, бывают же совпадения, – вздохнула я. – Ладно не сердись, Бог с ними с деньгами, главное – мы все живы и здоровы. Как говорят евреи: «Спасибо, Господи, что деньгами взял».
Наверное, после всего пережитого мой мозг стал хуже соображать, но ничего подозрительного в одновременном взрыве нашей машины и автомобиля нотариуса я не заметила и вскоре совсем перестала об этом думать. Жизнь уже в который раз стала потихоньку налаживаться и входить в привычную колею. Ничего не нарушало размеренность бытия, даже чувство утраты после смерти Галки стало притупляться, но где-то в глубине сердца копошился червяк страха и безнадёжности – я знала, я чувствовала, что это далеко не все испытания, предназначенные нам судьбой и таинственным недругом.

* * * *
Ночи давно стали для него длинными. Он уже позабыл те времена, когда голодный и уставший валился на узенькую жесткую кровать в маленькой, нищенски обставленной комнате и засыпал мёртвым сном. Теперь же, ворочаясь на роскошном ложе, он с нетерпением поглядывал на тёмные окна, ожидая наступления утра. Сон всё никак не шёл к нему, и если даже удавалось провалиться в некое подобие забытья, то это был, скорее всего, не сон, а воспоминания, которые в последнее время всё чаще тревожили его. Отсутствие новостей от доверенного лица вызывало беспокойство, с каждым днём усиливая чувство ожидания чего-то неизбежно-горького и, хотя он пытался гнать эти мысли прочь, они не проходили, а наоборот, становились всё навязчивей. Задремать удалось лишь перед рассветом, но даже измученный бессонницей он, по привычке, открыл глаза в 6 часов утра.
В 6.30 дверь спальни распахнулась, и старый лакей подошёл к кровати, держа в руках халат.
- Доброе утро, Шарль! – губы привычно растянулись в улыбку, которой он уже много лет встречал верного слугу семьи.
- Доброе утро, мсье граф! – Шарль привычным движением надел на него халат.
«Надо же, – усмехнулся он про себя, – не зря говорят, что слуги гордятся родословной своих хозяев больше, чем они сами». Семья Шарля более двухсот лет была в услужении в замке, и старинное почтительно-трепетное отношение к хозяевам у них, наверное, в крови. На дворе 21 век, Франция – республика, давно отменившая все сословия, а Шарль, как когда-то его предки, обращается к хозяину исключительно по титулу, хотя какой он граф, у него только и есть, что графский лоск, да и то стараниями покойной супруги. Но вот скажи об этом Шарлю, он обязательно обидится. Виду, конечно, не подаст, но несколько дней будет смотреть с упрёком: мол, не дорожите, Вы, хозяин, родословной, а знатному человеку так нельзя – Вы же не простолюдин какой-нибудь, а посему надо знать своё место. Может, поэтому старый лакей относится с такой заботой и любовью к племяннику графини: этот сноб, хотя и без гроша в кармане, кажется ему настоящим наследником и продолжателем графского рода, который рано или поздно унаследует колоссальное состояние с родовым поместьем в придачу.

После завтрака он, как всегда, занялся делами, просматривая одну за другой привезённые ему бумаги. Из-за больного сердца работать в офисе становилось всё тяжелее и осуществлять руководство, по большей части, приходилось из домашнего кабинета, что, впрочем, не сказывалось на его прибылях, они стабильно росли, увеличивая и без того огромное состояние. К полудню, когда почти все дела были закончены, в кабинет после короткого стука вошёл Шарль, неся на серебряном подносе письмо. Чувство тревоги, не покидавшее его уже несколько дней, усилилось. Вскрыв пакет, он вздрагивающими пальцами холёных рук развернул находящийся в нём листок, пробежал глазами по строчкам, и его тело безвольно обмякло в кресле.

Когда первые проблески сознания стали возвращаться ко мне, в мозгах копошился вопрос как из детективного сериала «Где я?» Хотелось, очень хотелось верить, что это всего лишь кино, но реальность оказалась совсем не киношной, а очень даже «всамделишной», по выражению моих учеников. Сначала мне показалось, что я ослепла от удара, поскольку меня окружала непроглядная тьма, но постепенно глаза к ней привыкли и мне удалось разглядеть стены большого помещения, которое, судя по сырости и холоду, было подвалом или чем-то вроде того. Так! Значит, я каким-то образом переместилась из квартиры в подвал, или точнее сказать, меня переместили во время моей отключки, наступившей после удара по голове. А ударили очень даже ничего, голова до сих пор гудит, в горле ком тошноты, в общем, сотрясение мне обеспечено. К тому же крепко связанные руки затекли, вот и получается, что нахожусь я на этом, с позволения сказать, «курорте» достаточно долгое время. Интересно, как же события развернутся дальше, ведь даже дураку понятно – тот, кто ударил меня, является и виновником всех моих злоключений, будь они неладны, а найденная мною флешка была ответом если не на все, то на большую часть вопросов этой тайны. Мои дедуктивные размышления продолжались бы, наверное, очень долго, но громом среди ясного неба прозвучал незнакомый мне тихий голос:
- Здравствуйте, мадемуазель.
Вот это здорово! Выходит, что я здесь не одна! Чувство страха мгновенно сменилось радостью, значит, есть надежда выбраться отсюда живой и здоровой. Только кто он, мой компаньон по несчастью? И точно компаньон, а не компаньонка, голос явно принадлежал мужчине, причём говорил он со странным, знакомым мне акцентом, где-то я такой уже слышала. Где?! Ну точно, Лярош! У него точно такое же произношение, но голос принадлежал не ему – значит, ещё один француз? Везёт же мне на них в последнее время! И откуда он тут мог взяться? Пытаясь разглядеть невидимого собеседника я спросила :
- Вы кто?
Из темноты послышался вздох:
- Тот, кто должен был отыскать Вас, Татьяна Викторовна, и, к сожалению, не успел.
Ошарашенная его словами я, тем не менее, продолжала расспросы:
- Откуда Вы знаете, как меня зовут и зачем Вам понадобилось меня разыскивать? И вообще, кто Вы такой?!
Из темноты снова зазвучал тихий голос:
- Вам не стоит меня опасаться, мадемуазель. Меня зовут Морис, я сотрудник известного во Франции детективного агентства. Недавно к нам за помощью обратился один из самых влиятельных в нашей стране людей – граф де Бонье, и попросил разыскать в вашем городе некую Семёнову Татьяну Викторовну. Мотивов граф не объяснил, но попросил провести поиск как можно тщательней и, судя по тому, как он заплатил нам, результаты были для него очень важны. Ваши поиски заняли у меня немного времени, мне удалось достаточно быстро отыскать Вас и узнать адрес – я даже нанес Вам визит, но дома никого не оказалось .
- Так это Вы разговаривали с моей соседкой,– прервала я рассказ сыщика.
- Да, мадемуазель. Я собирался прийти к Вам на следующий день, но господин Лярош, с которым я познакомился незадолго до этого, пригласил меня к себе в гости, за разговором мы с ним выпили, и больше я ничего не помню. Очнулся уже в этом подвале, и сколько нахожусь здесь, не знаю, впрочем, вряд ли меньше месяца, а может и больше. Лярош приносит мне воду и кое-что из еды, причин своего поведения не объясняет, хотя теперь они мне понятны – он не хотел допустить нашей с Вами встречи.
– Да почему Вы так решили? Уверена, ни я, ни мои родные не имеем никакого отношения к французским аристократам, имя графа мне не знакомо, какая между нами может быть связь? Вы оба ошибаетесь, мсье, вот получается, что я случайная жертва всей этой нелепости и не знаю, как из неё выпутываться.
Наш разговор прервал скрип ржавой двери, и за те несколько секунд, пока чей-то высокий силуэт, появившийся в проёме, не загородил дневной свет, мне удалось рассмотреть обросшего измождённого мужчину, сидящего у противоположной стены. Потом дверь захлопнулась, по грязному полу скользнул луч фонарика, и в его слабом свете я увидела Ляроша. Никогда в жизни мне не приходилось видеть столько злобной радости. Лицо француза искажала гримаса то ли ненависти, то ли торжества, а взглянув в его лицо, я поняла значение книжной фразы «глаза горели дьявольским огнём», они действительно «горели», и даже казалось, что свет фонарика, отражаясь в этих глазах, становился ярче, как отблеск адского пламени. Видимо, от сильного волнения наш мучитель напрочь позабыл русский язык, который столь усердно учил, и говорил только на родном, медленно переводя фонариком с лица мсье Мориса на моё. Так продолжалось ещё какое-то время, потом вновь заскрипела дверь и тюремщик удалился. Дождавшись, когда шаги Ляроша затихнут, я спросила:
- О чём он говорил, мсье?
- О своих планах относительно нас, – ответил детектив. – Вы знаете, я был прав – он действительно не хотел допустить нашей с Вами встречи, ведь тогда, согласно воле графа, Вы бы стали его наследницей и владелицей огромного состояния, а с этим мсье Лярош не может смириться, поэтому он и запер нас здесь, а потом убьёт, когда обдумает, как получше совершить убийство или ещё лучше – несчастный случай. После этого наследство достанется ему. Вот и всё.
- Мсье, не могу я получить никакого наследства, повторяю Вам это ещё раз! Я не знаю графа и никогда о нём не слышала. Спрашиваю опять, Вы уверены в том, что ни Вы, ни Лярош не ошибаетесь и я именно тот человек, который Вам нужен?
– До последнего момента у меня не было сомнения в этом, мадемуазель, но когда я увидел Вас при свете… Мне кажется, Вы не можете быть той женщиной, которую разыскивает господин де Бонье, но документы указывают на то, что это именно Вы Семёнова Татьяна Викторовна. Других женщин с таким именем, отчеством и фамилией в вашем городе нет, я всё проверил.
Семёнова Татьяна Викторовна! На меня словно снизошло озарение. Господи, твоя воля, так вот в чём дело, оказывается! Мне стало ясно всё – ясно до жути, до боли, до обморока! Словно с моих глаз сняли повязку и я, наконец, увидела свет. Горло защекотали пузырьки истерического смеха. Бедный Лярош! Столько усилий и всё впустую! Не видать ему наследства как своих ушей, ведь граф действительно разыскивал не меня! Я только открыла рот, чтобы поделиться своей догадкой с детективом, как дверь снова заскрипела. Уверенная в том, что это явился Лярош для завершения начатого злодейства, я забилась в угол, готовая отбиваться до последних сил, лишь бы не позволить ему убить себя. Но, видимо, Бог не без милости и обороняться нам не пришлось: дверь распахнулась настежь и на пороге я увидела Володю.

**************************************************************

То, что происходило, потом казалось каким-то фантастическим сном. Всё перемешалось, как в калейдоскопе – солнечный свет, полицейские, Лярош с фингалом под глазом и в наручниках, сопровождаемый людьми в форме к машине, и многое другое.
В полицейском отделении, немного успокоившись, мы с господином Петье, а именно так звали Мориса, смогли более или менее подробно поведать о наших злоключениях. Мы рассказали только о том, что с нами произошло по его вине, а мотивы преступлений, я думаю, из него вытрясут без нашей помощи, и получит он по заслугам. Как бы то ни было, но убийства и покушения потянут на солидный срок, значит, можно не сомневаться в том, что мы его больше никогда не увидим.
- Ну, вот и всё позади, – вздохнул Петье, когда мы дружной компанией вышли из отделения. – Все свободны, виновный арестован, только что мне сказать господину графу? Задание не выполнено – нужную ему женщину мне отыскать не удалось.
С этими словами он собирался откланяться, но я схватила его за руку.
- Не спешите, мсье! Мне кажется, я знаю, кого Вы ищите и смогу помочь в поисках. Только выслушайте меня, и господин де Бонье будет доволен Вашей работой, можете не сомневаться!
По мере моего объяснения лица Володи и Мориса вытягивались всё больше, а к концу повествования их челюсти отвисли буквально до земли. Такого поворота событий не ожидал даже умудрённый жизненным опытом детектив, но не согласиться со мной не мог. А дальше была бешеная гонка на такси по улицам городка, вторжение всей толпой в наш дом и возня Петена с моим ноутбуком, правда, недолгая.
И до конца своих дней мне не забыть тот момент, когда старый больной человек, глядя с монитора на мою бабулю, плача сказал:
- Здравствуй, сестра! Я жив!

********************************************

Наш микрорайон обсуждал это несколько недель. Ещё бы! Такой сенсации в нашем захолустье никогда не было, у всем знакомой бабы Тани родной брат оказался французским аристократом, да к тому же с огромным состоянием! В общем, местному «сарафанному радио» было о чём сплетничать. История эта быстро обросла множеством слухов и домыслов, хотя и без них казалась абсолютно неправдоподобной. Только после разговора с графом и допросов Ляроша всё наконец-то разъяснилось и стало на свои места.
Граф оказался старшим братом моей бабули, пропавшим без вести в годы войны, похоронка на него пришла в январе 1943 года из-под Сталинграда, когда там шли самые тяжёлые бои, поэтому, несмотря на то, что он значился пропавшим без вести, родные не сомневались в его гибели.

Мне это было известно, так как бабуля часто рассказывала нам о своей семье, и я хорошо знала всю мою родословную. Её родители, являясь выходцами из очень бедных крестьянских семей, были достаточно долго деревенскими батраками, но в начале двадцатого века ценой неимоверных усилий разбогатели превратившись в «кулаков». Семья была большая, у прабабушки было шестеро детей, два сына и четыре дочери, и подросшие дети работали день и ночь вместе с родителями, увеличивая своё хозяйство, которое с каждым годом становилось всё больше и крепче. Всё складывалось просто замечательно, но с началом коллективизации семья в результате «раскулачивания» потеряла всё до нитки и была сослана в наш город. Вдобавок ко всем бедам прадед, избитый колхозными «активистами», стал стремительно терять зрение и вскоре ослеп. Оказавшись на новом месте и фактически без ничего, прабабушка взвалила на себя все заботы о слепом муже и детях, но в 1931 году в городе вспыхнула эпидемия тифа, и выжить удалось только трём из них – старшим сыновьям и младшей дочери Татьяне, моей бабушке. Незадолго до войны сыновья устроились рабочими на завод, дочь помогала матери по хозяйству, и жизнь снова начала потихоньку налаживаться. Всё рухнуло в июне 1941 года. Сыновья ушли на фронт и больше родители их никогда не видели. Первая похоронная на самого старшего сына – Василия пришла в ноябре 1941 года, он погиб под Москвой в двадцать один год. С тех пор прабабушка боялась появления почтальона в доме, ведь второй сын по-прежнему где-то воевал. Но правду говорят – беда в одиночку не ходит, и в январе 1943 года пришло известие, что младший – Петр пропал без вести под Сталинградом. Для отца это было последним ударом судьбы, он умер через несколько месяцев, и прабабушка с дочерью остались совсем одни. Они действительно испытали все муки ада, голод, холод, болезни, пока бабушка не подросла и стала самостоятельно зарабатывать себе и матери на жизнь. Вспоминая этот кошмарный период своей жизни, бабушка до сих пор удивляется, как они с матерью могли это пережить, но видимо, такова она, человеческая натура, «можно и к аду привыкнуть», по выражению одного из героев когда-то прочитанного мною романа.
И вот, по прошествии стольких лет Пётр нашёлся, вернее сказать, нашёл нас. Он не погиб, а попал в плен под Сталинградом, прошёл все ужасы гитлеровских концлагерей и выжил только чудом. В 1945 году лагерь, где он находился, был освобождён союзниками, но возвращаться домой Пётр побоялся. Он знал, что его, попавшего в плен к фашистам, да ещё и сына раскулаченного, на Родине опять ждут «места не столь отдалённые», однако больше всего ему было страшно за судьбу матери, слепого отца и маленькой сестрёнки, ведь если он вернётся как «предатель», они будут арестованы вслед за ним. Петр остался в Германии, но через два года перебрался во Францию, где ему удалось сменить имя и фамилию, превратившись во француза.
Крестьянская смётка, врождённое трудолюбие и выносливость позволили ему сколотить небольшой капитал, который он весьма выгодно пустил в оборот, а со временем так преуспел, что из нищего эмигранта превратился в одного из самых влиятельных банковских воротил Франции. Достигнув успехов в бизнесе, он добился и высокого положения в обществе, женившись на представительнице знатного, но обнищавшего рода. Став мужем Эмилии де Бонье, Пётр выкупил родовое поместье своей жены вместе с правом на графский титул, и с тех пор стал именоваться графом де Бонье. Несмотря на различие в своём происхождении, супруги жили, как говорится, душа в душу, и единственным обстоятельством, омрачавшим их семейное счастье, было отсутствие детей. Поэтому Эмилия всю свою материнскую нежность перенесла на сына своей покойной сестры – Рене Ляроша. Мальчика растили в холе и неге, баловали, ни в чём ему не отказывая, надеясь, что он вырастет достойным продолжателем рода. Но всё обернулось иначе, уж очень много унаследовал этот ребёнок от своих родовитых предков, промотавших за последние сто пятьдесят лет огромное фамильное состояние. Его много и хорошо учили, но он так ничему и не научился, колледж бросил, из университета его вышибли за безделье и неприглядные выходки и, разменяв третий десяток своей жизни, он по-прежнему оставался бездельником на попечении богатых родственников. Менять свою жизнь или взяться за ум Рене даже не пытался, уверенный в том, что рано или поздно унаследует их колоссальное состояние, а пока довольно безбедно жил на те средства, которыми ссужала его тётушка тайком от своего мужа. Но Фортуна дама переменчивая, и все надежды Ляроша разбились, как хрустальная ваза, после смерти графини Эмилии, тогда-то ему стало известно, что все деньги семьи принадлежат не ей, а её мужу, которого праздная жизнь племянника супруги раздражала всё больше и больше. После очередной ссоры граф пообещал Рене не оставить ему ни одного евро, поскольку деньги всё равно не пойдут ему впрок, значит, максимум на что он мог рассчитывать после смерти дяди, это графский титул, но стать графом только при титуле ему было вовсе не интересно. Надежды завоевать благосклонность денежного родственника окончательно исчезли, когда старый слуга семейства Шарль рассказал Рене о случайно подслушанном им разговоре графа с поверенным в делах семьи. Из частично услышанного он сделал вывод, что граф намерен отыскать в России некую Семёнову Татьяну Викторовну и передать ей всё своё имущество, о чём Шарль поставил в известность Ляроша. Опасаясь потерять время и деньги, Рене решил опередить графа в его поисках и найти наследницу первым, а там уже действовать по обстоятельствам. Став волонтёром, он отправился на поиски почти вслепую – ему были известны только имя и название города, но судьба неожиданно улыбнулась ему. В первой же школе, где он сбирался работать, ему представили Семёнову Татьяну Викторовну, а том, что это не просто совпадение, его убедил мой медальон. С этим медальоном вообще получилась странная, почти мистическая история. Он принадлежал когда-то прабабушке и был единственным из ценных вещей, оставшихся в семье после всех мытарств. Прабабушка почти никогда не расставалась с ним до самой смерти, в комнате бабули даже висит её портрет с этим медальоном на шее. Такое же фото, только гораздо меньшего размера, графу де Бонье удалось сохранить при себе за всё время его злоключений, даже в плену и концлагерях ему каким-то чудом удалось сберечь этот кусочек бумаги. Оказавшись на чужбине, он никому её не показывал – даже жене, как никому и никогда не говорил о своём русском происхождении и о том, как мучат его угрызения совести из-за оставленных на произвол судьбы старых родителей и маленькой сестрёнки. Граф даже понятия не имел, как сложилась их судьба, но видя собственное благополучие, он не находил себе места, представляя, насколько тяжело приходится самым близким для него людям, и только страх навредить родным ещё больше удерживал его от поисков. В один из таких моментов раскаяния, когда он держал в руках фотографию матери, Лярошу удалось мельком увидеть её. Лица женщины он толком не разглядел, однако хорошо запомнил украшавший её шею медальон. Увидев такой же на мне, Рене сложил два и два – решив, что у него получилось четыре. Он даже тайком наведался в мой дом и нашел подтверждение своих догадок в виде портрета, висевшего на стене.
С этого момента и началась охота на конкурентку в борьбе за наследство, то есть на меня. Сначала Лярош решил обойтись малой кровью и просто жениться на дядюшкиной наследнице, очаровав провинциальную простушку. Но первоначальный план не сработал, так как очарованию я не поддалась, и даже компрометирующие меня фотографии, сделанные Галкой по его просьбе, не разрушили моего брака. Перепробовав всё возможное и потерпев поражение на любовном фронте, француз пришёл к выводу, что наилучшим вариантом для него станет моя смерть. Первым шагом в осуществлении этой мечты была какая-то гадость, подлитая им в мой пузырёк с валерьянкой, и если бы не его величество Случай, то всё бы так и получилось. Ну разве мог он себе представить, что злосчастная склянка выпадет из моей сумки, потом будет мирно где-то лежать, пока до неё не доберётся кошка. Вторым происшествием, чуть не разрушившим его планы, стало появление в нашем городе мсье Петена, которому почти удалось найти меня. И тут судьба преподнесла ему воистину королевский подарок в виде моей глупой болтовни, ведь узнал он о появлении детектива именно от меня, когда я, думая, что это он говорил с бабой Шурой, потребовала от него больше не подходить к моему дому. Почуяв неладное, Лярош бросился на поиски соотечественника и преуспел в этом, благо французов в нашем городке меньше чем пальцев на одной руке. Пригласив детектива в гости и опоив его снотворным, он запер его в подвальном помещении брошенной властями недостроенной больницы. Место было выбрано просто идеально, стройка здесь давно была остановлена, а жители близлежащих домов сюда не ходили, опасаясь обрушения стен и перекрытий, значит, и криков узника никто не мог слышать.
Второй план Лярош разработал куда более тщательно и с учётом всех своих промахов, чтобы избежать провала наверняка. Здесь ему понадобилась помощь Галки, которой он к тому времени уже основательно забил голову обещаниями жениться и перспективами сказочной жизни с ним во Франции. Для начала он, подкупив нотариуса, получил фальшивое свидетельство о моей смерти, копию которого отправил во Францию от имени Петена. Теперь у него оставалась главная задача – устранить меня. Придуманная им идея была практически беспроигрышной, Галка сообщила ему день и время нашей поездки в санаторий, а дальше в дело вступал он сам. Всего-то и требовалось – пробраться ночью во двор нашего дома и опустить в бензобак машины кусок латексной перчатки с насыпанной в него марганцовкой. Кстати, обрубая концы, то же самое он проделал и с машиной нотариуса. Расчёт был верен, резина растворяется бензином не сразу, значит, и взрыв должен был произойти не ночью, а утром, когда мы должны были находиться в дороге. Всё бы так и вышло, но Тереза, налакавшись отравленной валерьянки, задержала наш отъезд, поэтому машина взорвалась в тот момент, когда мы с мужем находились в ветклинике. А вот продажному нотариусу повезло меньше, он действительно сгорел в своей взорвавшейся машине.
Во время допросов Лярош признался, что его, конечно, огорчило моё спасение, но не очень. В конце концов, у графа слабое сердце и свидетельство о смерти вполне могло свести его в могилу, однако Рене и здесь не подфартило. Граф обратил внимание на годы моей жизни, указанные в свидетельстве, а ведь даже дураку понятно – у меня и бабули они очень разняться. Увидев разницу, де Бонье решил узнать правду, какой бы она ни была, и задействовал для этого все свои связи – над племянничком стали сгущаться тучи, впрочем, он этого пока не знал. Зато у него возникли серьёзные проблемы с Галкой. Видимо, подруга устала от обещаний француза и стала шантажировать его фотографиями, которые сделала тайком от него. Может быть, раскаявшись, а может, испугавшись за свою жизнь после покушения на мою семью, она решила всё мне рассказать, но не успела. Лярош размозжил ей голову – только компромата не нашёл, флешки в фотоаппарате не было, про тайник же он ничего не знал.
Уверенность в успехе сменилась тревожным ожиданьем, вестей о смерти дяди не поступало, и в довершении ко всему наличие опасных фотографий не давало ему покоя. В надежде найти флешку он пробрался в квартиру Галки, благо запасные ключи у него имелись, и тут черти принесли меня. Лярошу пришлось спрятаться в спальне, откуда он и наблюдал за моими поисками, а дождавшись, когда нужная ему вещь была найдена, просто треснул меня по голове и отнёс туда, где держал Петье, оставалось только правильно расправиться с нами – и всё.
Спасла нас обыкновенная мужская ревность. Володя, узнав, что я отправилась на квартиру подруги и не вернулась, решил проверить, не встречаемся ли мы там с французом. Добравшись до места, он увидел, как Лярош направляется к известному в городе долгострою, находящемуся в двух минутах ходьбы от дома, где жила Галка, и отправился следом за ним. Увидев, как тот входит в подвальное помещение, Володя заподозрил неладное и, встретив, потребовал объяснений. Началась драка, в результате которой моему мужу удалось «вырубить» француза и выпустить нас из подвала.
И всё же самым интересным во всей этой истории была путаница, связанная со мной и моей бабулей, которая свела на нет все усилия Ляроша. Дело было в том, что меня назвали в честь бабушки – Татьяной, а своего сына – моего отца она назвала именем прадеда – Виктор, вот так и получились мы – две Татьяны и обе Викторовны. Что же до фамилии, то свою девичью – Семенова она поменяла, выйдя замуж, я же, наоборот, по какому-то роковому стечению обстоятельств, выйдя замуж, стала Семёновой – по мужу. Граф, ничего не зная о судьбе сестры, назвал детективу её девичью фамилию, а семейный медальон ещё больше добавил неразберихи во всём происходящем.
Кому-то подобное сходство между родными людьми может показаться, возможно, забавным, однако мне оно едва не стоило жизни. Хотя всё хорошо, что хорошо заканчивается: брат встретил сестру, Лярош остался без наследства, но со сроком, а я благополучно вернулась к мужу и дочери.

******************************************

Эпилог.

С тех самых дней прошло несколько месяцев. Наступил Новый год, который был нашим самым любимым праздником. Мы встречали его непривычно для нас, втроём – Володя, Котёнок и я. Бабули в этот раз с нами не было, она уже два месяца гостила во Франции. Они с братом всё ещё находились в Париже – Петру требовалось наблюдение врачей, но вскоре собирались поехать в замок на Луаре. Мы частенько переговаривались по скайпу, делясь своими новостями, и весело смеялись, слушая рассказы бабули о жизни в чужой стране. Она говорила, что очень соскучилась по Котёнку, обещала скоро вернуться, а пока они с братом предавались воспоминаниям, смотрели отснятое нами видео о родном городке и были абсолютно счастливы. Бабушка потчевала его своими разносолами, как то борщи, сдобные пироги и малосольные огурчики, вызывая при этом ужас графских поваров, до которых никак не доходило, что же такого вкусного находит утончённый француз в этих, по их мнению, варварских блюдах. В общем, всё складывалось просто замечательно, и огорчало нас только отсутствие бабули – скучно было без неё не на шутку.
Незадолго до полуночи мы вышли в колючий холод новогодней ночи, чтобы полюбоваться праздничными фейерверками и поздравить соседей. Котёнок, мечтавшая весь вечер посмотреть «как стреляют», уснула, не дождавшись этого, и даже Тереза, объевшаяся праздничными блюдами, мирно спала, свернувшись в кресле, поэтому нас было всего двое. Дождавшись, когда праздничные всполохи утихнут, мы ещё немного постояли на улице.
– Смотри, звезда падает, – муж показал на небо, – загадай желание.
– Загадала!
– О чём?!
– А знаешь, – глядя ему в глаза, сказала я, – может, рванём на Рождество в Париж?
– Втроём?
– Втроём. С новой роднёй познакомимся, да и бабуля обрадуется.
– Что ж, давай рванём, помнится, у нас не было свадебного путешествия, может быть, поездка в Париж исправит эту ошибку?
– Может быть, – кивнула я.
Мы рассмеялись и, обнявшись, пошли к дому.
Конец.