Пролог
15 сентября 2015, 22:52
Декабрь 1476 г.

      Фьора сидела в углу сырой и тесной камеры на догнивающей соломе, источающей дурной запах. С потолка и стен темницы сочилась плесень. Серые крысы, коих в камере было много, сновали туда-сюда, иногда подбегая к девушке и взирая на неё своими чёрными глазками-бусинками, ожидая, что юная узница их чем-нибудь угостит. Но их надеждам не суждено было оправдаться, так как свой положенный на день кусок чёрствого хлеба она уже давно съела, предварительно размягчив в кружке воды. Как бы ни была сильна в наследнице рода Бельтрами брезгливость, но ничего другого, кроме чёрствого хлеба и воды ей её тюремщики не приносили, а силы надо было как-то поддерживать.
Хотя у Фьоры было такое чувство, что сил у неё не осталось, как и мужества, чтобы держаться и бороться за свою жизнь дальше. Эта самая её жизнь окончательно погублена, так по-настоящему и не начавшись, а ей всего семнадцать лет. Надежду когда-нибудь выбраться из Бастилии Фьора утратила давно. В плену этих затхлых стен она провела три месяца.
Здесь же, в королевской тюрьме, содержался близкий друг Франческо Бельтрами — покойного отца Фьоры, граф Никола ди Кампобассо, до заключения под стражу занимавший должность капитана гвардии короля Карла Смелого. С первого дня юной Бельтрами в школе рыцарей «Мерсей» Никола по-отечески опекал Фьору, в ту пору только начавшую изучать рыцарское искусство десятилетнюю девочку.
Собственная дальнейшая судьба не так сильно заботила её, как то, какая участь ожидает графа. В мыслях своих Фьора вернулась к тому дню, когда она решилась избавиться от своего сеньора герцога Филиппа де Селонже, в свои тридцать лет занимающего пост первого маршала Франции.

Три месяца назад. Сентябрь 1476 г.

      Нерешительно потоптавшись у дверей кабинета Кампобассо, Фьора вздохнула и повернула ручку, потянув дверь на себя, после переступила порог.
— А, Фьоретта, здравствуй, — поприветствовал Никола вошедшую девушку, — я ждал тебя, дитя моё. Садись, — граф указал на кресло напротив его собственного.
Фьора присела, скрестив руки на груди.
— Вы приглашали меня, вот я и пришла. Рада видеть вас в добром здравии, — Фьора улыбнулась Никола.
— Фьора, моя дорогая, я позвал тебя по той простой причине, что дело очень серьёзное. Как ты знаешь, семья покойного светлейшего короля Людовика пребывает в ссылке, в Оверни… По милости узурпатора Карла, сжившего со свету своего брата.
— Да, мне это известно, — Фьора грустно улыбнулась и устремила взгляд своих больших серых глаз в окно. Одна прядь чёрных волос выбилась из причёски и девушка заправила её за ухо.
— Фьора, твой сюзерен замыслил уничтожить бывшую королеву Шарлотту, принцесс Жанну и Анну с принцем Карлом.
— Я поверить в это не могу, граф! — Фьора в ужасе зажала себе рот рукой. Девушка очень симпатизировала покойному королю Луи и эта симпатия распространилась на его семью, живущую в изгнании, поэтому её очень тревожило, что с ними будет.
С самого раннего детства Фьора росла на рассказах своего отца о славных деяниях доброго короля Людовика, которому Франция обязана законом двадцатилетней давности, уравнявшим в правах мужчин и женщин, и упразднившим Инквизицию.
— Но тебе придётся в это поверить, Фьора. У кардинала дю Амеля в кабинете я нашёл список смертников, где первыми значатся имена королевы с детьми. — Взяв со стола лист бумаги, Кампобассо протянул его Фьоре.
Девушка бегло проглядела написанное на листе бумаги, не веря прочитанному и пробегая текст глазами по второму и третьему разу. Увы, граф Кампобассо не шутил насчёт того, что в списке была указана семья покойного Людовика XI.
— Сама видишь, Фьора, до чего дошёл в своей жестокости твой сеньор, — Кола покачал головой и возвёл глаза к потолку, — не забывай, именно он застрелил на дуэли твоего отца…

Фьора ощутила, как сердце что-то болезненно кольнуло. То, что герцог де Селонже — виновник гибели её отца, девушка никогда не забудет, пока дышит и живёт на свете. Тот холодный зимний день навеки отложился в памяти Фьоры, когда Филипп со своими людьми привёз в Бертен на носилках бездыханное тело её отца. На рубашке Франческо багровым цветком смотрелось кровавое пятно, прямо на простреленной левой груди. Молва о том, что герцог де Селонже такой же прекрасный стрелок, как и фехтовальщик, не была пустой.
— Право же, мадам Иеронима, — обратился Филипп к её мачехе, к которой сиротливо жались четырёхлетние близняшки Бельтрами — Карла и Пьетра, — мне очень горька кончина вашего мужа. Но он восстал против короля Карла, а это уже измена короне. Как известно, за измену королю карают смертью на плахе. Я не мог допустить, чтобы такой человек шёл на смерть под оскорбления тупой толпы… — в глазах мужчины застыло выражение скорби и смятения.
Иеронима лишь смерила Филиппа угрюмо-высокомерным взглядом.
Тут, откуда ни возьмись, выскочила одетая в красное платье худенькая девочка невысокого роста. Чёрные волосы заплетены в две косы, серые глаза горят ненавистью и презрением. Несколько чёрных, как смоль, кудряшек выбились из причёски девочки. Филипп дал ей на вид лет семь, уж очень тщедушной и болезненной она выглядела.
— Настанет день, мессер де Селонже, когда вы заплатите своей жизнью за жизнь моего отца, — едва ли не выплюнула ему в лицо девочка эти слова.
— Фьора, в конце концов, этот человек старше тебя. Для своих десяти лет ты что-то слишком наглая, — зашипела Иеронима на падчерицу.
— Не стоит, мадам Иеронима. Девочка ненавидит меня и я её понимаю. — Филипп ловко вскочил в седло. — Что ж, юная герцогиня, я буду ждать того дня, когда вы станете старше и захотите со мной расквитаться.
Филипп пустил коня галопом, подняв ворох снега. Его люди умчались следом за ним.
Франческо Бельтрами похоронили в семейной часовне замка Бертен.

Спустя неделю после похорон в замок вдовы герцога Бертенского и трёх его дочерей нагрянули с обыском солдаты Карла Смелого; подобно саранче они обрушились на Бертен, расхитив всё самое ценное: золотые и серебряные украшения и столовые приборы, картины и скульптуры, книги. Срывали со стен гобелены, топча их своими коваными сапогами. Кабинет покойного герцога уцелел благодаря тому, что Иеронима закрыла его и спрятала ключи за корсаж.

Всё то время, что длилось это разграбление, малышки Пьетра и Карла испуганно держались за мамину юбку, а Фьора скрежетала зубами от бессильной злости, сжав кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони. Ребёнок дал клятву самой себе отомстить Филиппу де Селонже и Карлу Смелому.
Обогатившись всем ценным, что только было в замке, солдаты шумной кавалькадой покинули Бертен.
С того злополучного дня миновало семь лет. За эти годы ненависть в душе Фьоры не иссякла…

— Фьора, хватит считать ворон, — прервал Кампобассо поток её воспоминаний.
— Я вас внимательно слушаю, граф, — Фьора села в кресле ровнее.
— Фьора, герцога де Селонже нужно остановить, причём немедленно. — Вынув из кармана своего колета какую-то прозрачную склянку с серым порошком, Никола отдал её в руки Фьоры. — Фьора, девочка моя, возможно именно в твоих руках находится судьба законных властителей Франции и всей страны. Не дай же своему бессердечному сеньору лишить страну её будущего.
— Что от меня требуется? — сразу перешла она к делу.
— Подсыпь этот порошок в вино герцогу. Отомсти за своего отца и спаси семью покойного короля Людовика. Довольно мессер де Селонже гневил небеса своими делами.
— Вы хотите, чтобы я его убила? — Фьора ощутила, как похолодело у неё в животе. Кровь прилила от лица к пропустившему удар сердцу. — Мне кажется, что убийство…
— Порой единственный выход, Фьора, — не дал ей закончить Кампобассо, — увы, с такими как мессер де Селонже решать всё словами бесполезно.
— Я сделаю это, — девушка вздохнула и спрятала склянку с ядом в карман своих бридж. — До свидания, граф. — Фьора встала с кресла и покинула кабинет.
«Глупая девчонка. Никто и не собирался убивать семью Людовика. Не думал, что состряпанный мной от балды список так на эту дурочку подействует. Уже скоро пост первого маршала Франции будет моим!» — думал Кампобассо, посмеиваясь и потирая руки.
_______________________________________________________________

Наступил вечер.
Негреющее зимнее солнце ушло спать, через узкое зарешёченное окошко камеры подул ветер. Фьора зябко поёжилась от холода, поджав босые посиневшие ноги и обхватив себя за плечи. Грубое рубище, когда-то белое — теперь грязно-серое, представляло из себя довольно жалкую защиту от холода. Но это единственное, что было на теле Фьоры — в день, когда девушка попала в Бастилию, у неё отобрали одежду и обувь. Не без грусти герцогиня Бертенская подумала о том, что когда-то блистала в дорогих нарядах на балах, даваемых Карлом Смелым. Носила изысканные украшения; одевалась в бархат, шелка, сатин и атлас. Но теперь всего этого нет. Вместо роскошных платьев — рубище. Дорогим духам пришёл на смену запах тюрьмы, въевшийся в кожу и волосы. О горячей ванне с лавандовым маслом и розовым мылом оставалось только мечтать.

Фьора вспомнила о своём сеньоре, взявшим её год назад оруженосцем в день святого Мартена, двадцатого июня. Когда девушка высыпала в его бокал порошок, данный ей графом Кампобассо, руки её дрожали и сердце будто провалилось в пятки. Неуверенной поступью, неся в руках бокалы вина, Фьора вошла в кабинет Филиппа. Он указал ей на диван, где сидел, откинувшись на спинку. Бельтрами присела рядом с ним и отдала ему бокал. Видя, как герцог де Селонже подносит бокал вина к губам и делает глотки, Фьоре хотелось закричать «Не пейте!» и вырвать сосуд с отравленным вином у него из рук. Но ей на ум пришли слова Никола о том, что её сеньор задумал убить жену и детей Людовика. Успокоив свою совесть, Фьора молча смотрела на опустошающего бокал Филиппа.

За то, что она отравила своего сеньора, Фьора и оказалась в Бастилии, с подачи мажордома отравленного — Матье де Прама. С ней же был арестован и препровождён в Бастилию граф Кампобассо, заподозренный в сговоре с Фьорой.
Юная герцогиня не знала, выжил ли Филипп в тот вечер или же отправился в мир иной к праотцам. За своего отца Фьора отомстила, но платой за это стала собственная окончательно и бесповоротно загубленная жизнь. В этой юдоли девушку больше ничего не ждало, кроме эшафота на Гревской площади. Она могла лишь успокаивать себя тем, что смерть её будет быстрой и по возможности не такой болезненной. Помолившись на ночь, Фьора зарылась в солому и постаралась уснуть, что ей не очень-то удалось. Всю ночь она просто пролежала в соломе, свернувшись клубком, не сомкнув век.

Отредактировано Фьора Бельтрами-Селонже (2023-02-15 14:49:14)

Глава 2. Накануне Мартенова дня
20 сентября 2015, 19:28
      Утро семнадцатого июня было ознаменовано для Филиппа де Селонже не бьющими в окно гостиной солнечными лучами и не пением жаворонка, сидящего на ветке старого яблочного дерева в саду, а сухостью во рту и пульсирующей головной болью, дробью отдающей в виски. Словно в черепной коробке поселилась стая взбесившихся дятлов, ведущих бурную деятельность.

Кое-как Филипп поднялся с пола и огляделся вокруг: на полу валялись несколько пустых бутылок из-под его любимого бургундского вина, стол из красного дерева заставлен грязной посудой, сорванный со стены карниз с белыми тюлевыми занавесками лежит у окна.
На большом кожаном белом диване спали в самых немыслимых позах светловолосый Филипп де Коммин и рыжий барон Артюр Сорель. Тёмно-русый Филипп де Кревкер мирно посапывал на полу, обняв подушку от дивана. Поблизости спал черноволосый Агнолло де Нарди.
Селонже взял со стола бокал с недопитым вином и, опустошив его, поставил обратно. Немного полегчало.
Более-менее рыцарю удалось восстановить в своей памяти цепочку произошедших вчера событий.
После заседания совета компания наведалась в салон известной на весь Париж куртизанки Марион Морель. Несмотря на то, что она разменяла уже тридцать вторую весну, мадам Морель была красавицей: длинные вьющиеся светло-каштановые волосы, чуть удлинённое узкое лицо, тонкий нос с горбинкой, тонкие губы и миндалевидные карие глаза. Марион была замужем за человеком, сквозь пальцы смотрящим на дела своей супруги. Часто она находила забвение в объятиях какого-нибудь посетителя своего салона. Например, герцога де Селонже, который вот уже два года был её любовником. Эта связь позволила женщине весьма значительно обогатиться и приобрести поместье в Провансе.

Первый маршал не скупился на подарки для своей любовницы. Нельзя сказать, что они любили друг друга, но им нравилось предаваться чувственным альковным удовольствиям.
У Марион мужчины перекинулись в карты, обсудили последние новости, слушали сочинённые прекрасной куртизанкой стихи и её пение под аккомпанемент лютни. Внимания Марион искали многие богатые и знатные люди мужского пола. Красивая, женственная и утончённая, блестяще образованная, она могла бы утереть носик любой графине и даже принцессе крови.
Не удивительно, почему состоятельные мужчины разных возрастов так жаждали её общества.

Испробовав вина из погребов Марион, компания попрощалась с гостеприимной хозяйкой и отправилась продолжать веселье в дом Филиппа де Селонже, о чём напоминал жуткий бардак в гостиной особняка номер шесть на улице Роз, что располагался в в элитном квартале Парижа.

Немалых трудов Селонже стоило растолкать и добудиться своих сотоварищей. Конечно же, они вяло протестовали, но герцог добился своего. Само собой, что сегодня опять заседание совета, благородные господа благополучно забыли, но бургундец им напомнил.
Придав своим одеяниям наиболее опрятный вид и опоясавшись шпагами, они вышли из особняка. Перед уходом первый маршал отдал распоряжение Матье и слугам привести гостиную в порядок.

На заседании совета только Селонже и Нарди удавалось успешно делать вид, что они внимательно слушают то, о чём говорил Карл Смелый. Коммин, Сорель и Кревкер мучились жестоким похмельем и суть сказанного королём от них ускользала.
Заседание продлилось довольно долго, сколько — изрядно набравшиеся вчера благородные господа сказать бы не смогли.

На повестке дня было обсуждение укрепления дипломатических отношений с Германской империей — император Фридрих III просил руки принцессы Марии для своего сына Максимилиана Габсбургского, обострение отношений с соседствующей через пролив Ла-Манш Англией — претендующей на город Кале и Нормандию, а также возможное повышение цен на продукты и налогов.
Тут-то Селонже не смог промолчать, высказав всё, что он думает по этому поводу — в восторге герцог от подобной инициативы не был. Рост цен и налогов ощутимо ударит по простым людям. Первый маршал нашёл поддержку среди более чем половины совета.
Король внял словам своего лучшего военачальника, так что остаток дня был посвящён разработке методов по предотвращению роста налогов и цен. По окончании заседания Смелый отпустил членов совета.

Проходя мимо кабинета кардинала дю Амеля, взявшего себе имя Бенедикт, герцог услышал голоса — самого Высокопреосвященства и тех, с кем сегодня заседал в совете.
— Здравствуйте, Ваше Высокопреосвященство, — войдя в кабинет, поздоровался Филипп.
— Здравствуйте, герцог де Селонже, — ответил ему дю Амель, сидя за столом и не отрываясь от важных бумаг.

Годы, проведённые Бенедиктом в заботах о благополучии и величии Франции, отметили костистое желчное лицо кардинала морщинами в уголках тонких бесцветных губ, на лбу и возле глаз. Облачён он был в красную сутану, почти лысую голову скрывала такого же цвета шапочка.

Вместе с дю Амелем в кабинете находились и де Коммин, де Кревкер, Сорель и де Нарди. Кто сидел в креслах, а кто на диване.
— О чём был разговор, господа? — Филипп де Селонже облокотился о стену, скрестив руки на груди.
— Да вот, скоро ведь Мартенов день, — кардинал повертел в руках перо.
— Всего каких-то три дня, — дополнил де Нарди.
— Селонже, вы как и в прошлом году, не станете брать себе оруженосца? — спросил у герцога Сорель.
— Скорее всего, нет, — Селонже прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, и вернулся на свой пост.
— До Мартенова дня осталось совсем недолго, — Рено отложил перо в сторону, — волнительный день для любого выпускника «Мерсея». Когда-то и мы учились в этой школе, тоже были выпускниками… Так вот, дети мои, кто-нибудь помнит мятежника Франческо Бельтрами?

Собравшиеся в кабинете благородные сеньоры на перебой говорили «да» и кивали головами.

— Который ещё восстание против короля Карла поднял шесть лет назад и погиб на дуэли с герцогом де Селонже. В этом году выпускается его дочь, чтоб вы знали, господа. Фьора Бельтрами. Сколько ей, мне любопытно?
— Примерно шестнадцать, — сказал навскидку де Коммин.
— Выросла девица, что тут скажешь… — дю Амель несколько раз кашлянул, прочищая горло. — Вы ведь сами понимаете, что в будущем от этой девчонки можно ожидать чего угодно — да хоть нового восстания, к примеру. Иного от дочери изменника ждать глупо. Ей не место не то что при дворе, но и вообще в столице. Она же будет как бельмо на глазу. Всё равно, что держать волчонка на псарне. Правда, за это время волчонок превратился в целую волчицу и уже успел, наверно, наточить клыки. Упаси вас Создатель выбрать Фьору Бельтрами оруженосцем. Настоятельно не советую вам этого делать. — Вот только наставление дю Амеля больше походило на приказ, которому надо неукоснительно следовать. Это сразу поняли находящиеся в кабинете вельможи. — Будет только лучше, если дочка этого смутьяна после Мартенова дня уберётся в своё захудалое герцогство.

Историю острой неприязни Рено дю Амеля к Франческо Бельтрами больше шестнадцати лет назад при дворе не обсуждал только ленивый. Причина крылась в соперничестве мужчин за руку юной красавицы Мари де Бревай из знатного, но обедневшего рода. Белокурая сероглазая Мари предпочла дю Амелю Франческо, с которым обвенчалась. Увы, счастье герцога Бертенского и его прекрасной жены длилось недолго — Мари умерла при родах, дав жизнь маленькой Фьоре. К тому времени Рено уже подался с горя в священнослужители. Свою застарелую ненависть дю Амель перенёс на малолетнюю дочь герцога де Бертен.
Первый маршал и хотел бы сказать кардиналу пару ласковых, но прикусил язык, понимая, что лучше не напрашиваться на ссору с ним и не провоцировать, как он частенько провоцировал своих противников на дуэли.

«И что ему плохого девочка сделала?» — удивлялся Селонже.
— Да вы устроили бедной девочке из провинции самую настоящую травлю, Ваше Высокопреосвященство. — Филипп де Селонже отошёл от стены и приблизился к столу кардинала.
— С чего вас так волнует эта девчонка, герцог де Селонже? — Бенедикт откинулся на спинку кресла.
— Вам не кажется это слишком жестоким по отношению к девушке, никому не сделавшей никакого зла? — герцог де Селонже испытал к Фьоре нечто похожее на сострадание. — Вы же возлагаете на ребёнка вину за дела её родителя.
— С этой особы станется, — кардинал принялся стучать пальцами по столу, — дурная кровь, чего вы хотите. Как говорится, яблоко от яблони…

Филипп распрощался со всеми и ушёл из кабинета, не желая больше слушать, как ни в чём не повинной девушке перемывают кости. Мартенов день приближался, а Филипп уже знал, какую шутку сыграет над кардиналом и представлял, как вытянется его лицо.

Глава 4. Кампобассо и Кьяра
29 сентября 2015, 18:19
      Спящий Париж утопал в предрассветных сумерках. Добропорядочные горожане ещё не вставали со своих постелей, видя сны. Ущербная луна уже скрылась с небосвода, но солнце не взошло. Аврора пока не явила дремлющему городу свой лик.
Фьора пребывала в объятиях Морфея, обняв подушку и закутавшись в одеяло. На губах её блуждала улыбка, пушистые чёрные ресницы слегка подрагивали. Во сне Фьора видела живого отца. Вместе с ним, Иеронимой и сестрёнками она собирала грибы в лесу и рыбачила, сидя на берегу реки.
Франческо Бельтрами учил свою старшую дочь и наследницу стрелять по мишеням из пистолета, что получалось у неё с переменным успехом. Герцог хвалил и всячески подбадривал её. Фьоре снились праздники, устраиваемые отцом в честь дней рождений супруги и своих детей.
Когда-то в Бертене царили веселье и радость, замок поражал взгляд своим великолепием, но это было в невозвратном прошлом. Возможно, что спустя года ей удастся вернуть Бертену былые блеск и величие, на что она надеялась, но как при Франческо не будет никогда. На том месте в сердце Фьоры, которое занимал Франческо Бельтрами, теперь навеки осталась зияющая выжженная дыра. В своих снах Фьора находила спасение от безрадостной реальности, но сегодня её так и норовили вырвать из уютного царства грёз.
— Герцогиня де Бертен, просыпайтесь, — Матье принялся расталкивать Фьору, чтобы разбудить, но успеха это не принесло.
Девушка повернулась на другой бок спиной к нему.
— Господин велел мне разбудить вас. Проснитесь.
— Идите к дьяволу и дайте мне поспать! — зазвучали в голосе Фьоры нотки раздражения.
— Мне пойти к мессеру Филиппу и сказать, что вы не желаете выполнять его распоряжение?
— Да хоть к Римскому папе, — хмуро буркнула Фьора, накрыв голову подушкой.
— Пеняйте на себя, герцогиня, — покачав головой, Матье вышел из комнаты, направившись в кабинет Филиппа, где и застал его.
— Ну что, Матье, герцогиня проснулась? — спросил герцог своего мажордома, оторвавшись от бумаг.
— Ваша Светлость, — Матье переминался с ноги на ногу, — понимаете ли…
— Что-то не так?
— Герцогиня наотрез отказалась просыпаться, послав меня к дьяволу.
— Понятно, — Филипп отложил перо и закрыл крышкой чернильницу, — вы можете идти, Матье.
— Какие-либо распоряжения будут?
— Нет, никаких.
Чуть поклонившись, Матье вышел из кабинета и отправился по своим домашним делам.
Селонже оставил свой кабинет, слегка прикрыв дверь, и решительной поступью вошёл в комнату Фьоры.
Скрип открывшейся двери ничуть её не потревожил. Герцогиня спала сном праведницы. Распущенные чёрные волосы разметались по подушке, которую она обнимала. Овальное белое личико лучится умиротворением, щёки красит румянец. Рукав сорочки сполз, оголяя белое плечо. Пухлые губы растянуты в улыбке. Одеяло валялось в ногах у спящей безмятежным сном красавицы.
Филипп не мог не признать, что его оруженосец — чудесное создание природы. Во сне Фьора выглядела такой нежной и хрупкой. Только вот герцог не был намерен спускать юной прелестнице игнорирование его распоряжений.
— Фьора, просыпайтесь, — Филипп потряс её за плечо. — Сейчас же.
Но Фьора перевернулась на живот, показав сеньору свой затылок.
— Девушка, — посуровел голос бургундского рыцаря, — я непонятно выразился? Немедленно оторвитесь от кровати.
— Монсеньор, вам больше некого мучить, кроме меня? Дайте поспать! — отозвалась она сонно.
— Фьора, не вынуждайте меня выливать вам на голову ведро холодной воды, — мужчина попытался стащить упрямицу за ноги с кровати, но девушка обеими руками вцепилась в простынь. — Вы долго собираетесь испытывать моё терпение? — Филиппу всё-таки удалось отделить от кровати сонную и недовольно бормочущую Фьору. Он буквально подтащил её к шкафу, открыл дверцы, покопался в вещах и извлёк бежевые зауженные к низу штаны с белой рубашкой, отдав их в руки зевающей Фьоры.
— Чтоб оделись, позавтракали в столовой и явились в сад со шпагой. Даю вам пять минут. Раз в школе вас не научили толком драться, придётся мне заняться вашим обучением, — заявил герцог.
— Монсеньор, вы издеваетесь?! — Фьора махнула рукой в сторону часов на стене. — Сейчас только шесть утра! — всё ещё сонная, разбуженная столь бесцеремонным способом, девушка прожигала Селонже яростным взглядом серых глаз из-под нахмуренных бровей.
— Если вы думаете, что я позволю вам дерзить и своевольничать, Фьора, то глубоко ошибаетесь, — твёрдо отчеканил Филипп. — Я буду ждать вас в саду. Постарайтесь не мешкать, — Мужчина ушёл, оставив Фьору одну.
— Бу-бу-бу, злой монсеньор, — проговорила Бельтрами, сняв сорочку и убрав её в шкаф, одевшись в штаны с рубашкой и обувшись в чёрные сапоги. Не забыв, конечно, прихватить шпагу. Перед уходом Фьора привела постель в порядок.
В столовой она полакомилась гренками с сыром, запивая пищу грушевым компотом. Позавтракав, она вышла в сад, где её ждал герцог.
Последующие пять часов стали настоящей пыткой для не успевшей толком проснуться Фьоры. Поднять — подняли, а вот разбудить забыли. Герцог заставлял её оттачивать до совершенства каждый выпад и удар, от многочасового махания шпагой у Фьоры болели мышцы обеих рук — когда уставала правая, ей на смену приходила левая, которой ей было труднее действовать. А вот Филипп одинаково прекрасно сражался обеими руками, чему девушка позавидовала. Иногда Селонже и его оруженосец делали перерывы, правда, длящиеся одну-две минуты. На просьбу измотанной долгой тренировкой Фьоры пристрелить её, Филипп ответил, что свободу она получит не раньше истечения трёхлетнего срока её службы. Но в этот раз герцог не отзывался нелестным образом о боевых навыках девушки. Он даже похвалил её, сказав, что она уже лучше управляется с оружием. Похвала из уст сеньора оставила Бельтрами равнодушной, остатки злости за испорченный сон ещё не выветрились до конца.
— На сегодня всё, вы свободны, — Филипп убрал шпагу в ножны.

Фьора сделала то же самое, что и он.
— В вас нет ни капли жалости! — бросила Фьора в лицо своему сеньору это обвинение.
— Привыкайте, девушка. На поле боя вас никто жалеть не будет и ваши прекрасные глаза вам против врагов не помогут, — ответил ей Филипп.

До ванной комнаты на первом этаже, оформленной в серебристо-голубых тонах, с вделанным в полу небольшим бассейном, девушка добрела с трудом. Сняв с себя одежду и обувь, она погрузилась в воду по плечи. Вода была немного прохладной и, как подумала Фьора, в самый раз. Она сидела в бассейне, иногда ныряя ко дну, блаженствуя в прохладной воде, дарящей покой её разгорячённому от тренировки телу. Вдоволь накупавшись и смыв с себя усталость, она оделась и обулась, направившись в библиотеку, чтобы отвлечься за чтением какой-нибудь книги, но по пути пересеклась с Матье.
— Герцогиня, вам велели передать письмо, — мажордом вручил ей сложенную вдвое записку и удалился.
Фьора развернула послание и пробежала глазами то, что было написано:
"Здравствуй, моя милая Фьоретта. Мне необходимо серьёзно с тобой поговорить, это очень важно. Как получишь эту записку, приходи в трактир „Три сосны“. Я буду ждать тебя в восьмой комнате.

С наилучшими пожеланиями, твой верный друг
граф Никола
ди Кампобассо".

Фьора сложила записку вчетверо и убрала в карман штанов.

"Нельзя заставлять ждать господина графа", — думала она, выйдя из особняка, а потом и за ворота, и держа путь до назначенного места встречи. Фьора так спешила, что от быстрого бега у неё закололо в боку, но трактир „Три сосны“ она всё же отыскала, миновав пять кварталов. Это заведение с безвкусно разукрашенной вывеской особо ничем не отличалось от множества других трактиров Парижа. Фьора толкнула дверь и вошла в пропахшее запахами жаренной на огне еды и копотью помещение.
— Чего будет угодно вам, сударыня? — тут же подлетел к ней угодливого вида слуга.
— В восьмой комнате меня ждёт друг, — девушка заправила за ухо прядь чёрных волос.
— Я вас провожу, идите за мной.
Слуга с Фьорой поднялись наверх по витой деревянной лестнице. Он довёл её до дубовой двери с номером 8.
— Спасибо, — Фьора кивнула ему, повернула ручку и потянула на себя дверь, войдя в комнату.
Кампобассо стоял у окна и глядел на улицу. Чёрные курчавые волосы Никола уже начали седеть у висков, в уголках его чёрных глаз были морщины. Как-никак, капитану королевской гвардии шёл сороковой год. Но несмотря на годы, на него заглядывались женщины: смуглое квадратное лицо, прямой тонкий нос, высокие острые скулы и пухлые губы, пронзительные и глубоко посаженные чёрные глаза. Облачён он был в тёмно-зелёные штаны и камзол, на ногах коричневые сапоги.
— Добрый день, граф, — Фьора прошла до кровати и села на край.
— Здравствуй, Фьора, — Кола отошёл от окна и присел рядом с девушкой. — Хорошо, что ты пришла, моя милая. Хочу сказать, что ты расцвела — стала ещё прекраснее, чем раньше.
— Спасибо за комплимент, граф, — щёки Фьоры покраснели от смущения.
— За правду не благодарят.
— В письме вы сказали, что хотите со мной поговорить, — напомнила Фьора, — о чём же?
— Насколько мне известно, дитя, первый маршал взял тебя к себе оруженосцем, да или нет? — Никола выжидающе смотрел на неё.
— Да. В Мартенов день на церемонии герцог де Селонже назвал моё имя, — кротко промолвила Бельтрами.
— Ведь этот человек убил твоего отца… У тебя нет в голове догадок, почему в Мартенов день он выбрал именно тебя? — полюбопытствовал капитан.
— Нет, — Фьора недоуменно покачала головой, — наверно, остатки совести в одном месте зачесались…
— Совести? — сквозь смех хмыкнул Кампобассо. — Девочка моя, я сомневаюсь в наличии совести у герцога Селонже — люди вроде него совести не имеют. У меня есть подозрение, что он выбрал тебя лишь с одной целью — сделать своей любовницей, при твоей красоте это не удивительно.
— Да я скорее прострелю себе голову, чем с ним пересплю! — Фьора презрительно фыркнула. — А что, у него уже были в любовницах оруженосцы? — стало интересно ей.
— Да, была у него одна девушка пять лет назад… — Кампобассо вздохнул и почесал висок. — Такая же очаровательная и наивная красавица, как ты. С той лишь разницей, что она была голубоглазой блондинкой.
— Как же её звали?
— Беатрис де Ош. Её отец Жильбер де Ош принадлежал к старой знати, преданной королю Людовику, как и твой отец. Жаль бедную девочку…
— Что же с ней стало? — Фьора вся обратилась в слух.
— Два года они были вместе, герцог даже надел ей на руку обручальный браслет. Но потом Беатрис исчезла и по всей стране прокатилась весть о её гибели от рук неизвестного убийцы. Никто не знал, чем могла навлечь на себя несчастная чужую ненависть. Для меня не будет большим открытием, если она наскучила герцогу и он от неё избавился.
— Мой сеньор убил моего отца, — проговорила Фьора глухо, — значит ли это, что он мог убить свою невесту?
— Я не исключаю, что такое могло иметь место, — Кампобассо погладил свою собеседницу по голове, — мой тебе совет, дитя моё, старайся общаться с герцогом де Селонже как можно реже, не оставайся с ним наедине и уж тем более не пей спиртного, если он вдруг предложит. Поверь, твой сеньор не будет терзаться муками совести, если вздумает тебя обесчестить.
— Не сомневайтесь, граф, у меня хватит ума не поддаться его чарам и не стать ему любовницей, — заметила Фьора оскорблённо.
— Я лишь предостерёг тебя, что и должен был сделать. Будь со своим сеньором очень осторожна. Он такой, совратит и не заметит, как было в случае бедняжки Беатрис. — Никола встал со своего места, что следом сделала и Фьора. — Что-то я проголодался.
— Мне тоже есть захотелось, — словно подтверждая её слова, желудок Фьоры заурчал.

— Вот и славно, — Никола хлопнул девушку по плечу, — выходит, сегодня я буду обедать в прекрасной компании.

Вдвоём мужчина и его спутница вышли из комнаты, спустились вниз по лестнице на первый этаж и заняли свободный столик у окна. Подошедший к их столику слуга осведомился, чего они желают. Никола заказал себе свиную отбивную и бокал кьянти, Фьора — стакан молока и куриные котлеты. Пока их заказы готовились на кухне трактира, граф и юная герцогиня вели друг с другом разговоры. Вполголоса они порицали Карла Смелого и воздавали почести мёртвому Людовику XI, шутили. Кампобассо рассказывал девушке о её отце, каким он был до женитьбы на Мари де Бревай и до рождения Фьоры. В их задушевной беседе нашлось и место воспоминаниям о прошлом. Спустя не столь уж и долгое время принесли их заказ. Никола настоял на том, что платить за всё будет он, хотя у Фьоры имелись при себе деньги.

Утолив голод, Никола и Фьора тепло попрощались. Граф остался в трактире. Бельтрами же захотела погулять по городу. Первым делом она отослала с курьером в Бертен двести восемьдесят золотых экю, оставив себе на личные расходы лишь двадцать. Как рассудила Фьора, Иерониме и сестрёнкам, бедствующим в Бертене, эти деньги гораздо нужнее. Для людей вроде её сеньора подобная сумма мало что значила. Но для Фьоры и её семьи это были немалые деньги. На двести восемьдесят экю золотом Иеронима может купить тёплой одежды с обувью к зиме — для себя и девочек.
Предстоящей зимой вдова Франческо Бельтрами сможет позволить себе дрова для растопки камина. Она, Карла и Пьетра не будут мёрзнуть, когда наступят холода и близняшек не свалит в кровати простуда, что с ними из-за мерзлоты в Бертене случалось нередко. Мысль, что данные герцогом де Селонже деньги принесут пользу Иерониме с Карлой и Пьетрой, радовала Фьору.
Сколько Фьора помнила, Иеронима была одинаково строга с ней и со своими родными дочерьми, но старшая дочь герцога Бертенского всегда считала Иерониму своей матерью и любила её, ведь родную мать она знала только по рассказам отца.
"Всё равно я бы потратила эти деньги на всякую ерунду, а Иеронима найдёт им нужное применение", — думала Фьора, идя по мосту Понт-Неф и глядя прямо в одном направлении.
— Фьора! — окликнул её знакомый девичий голос.
Герцогиня Бертенская обернулась, на её лице отразилась радость — она увидела бегущую ей навстречу Кьяру, подобравшую юбки своего длинного платья цвета осенних листьев.
— Кьяра, моя дорогая, я так рада тебя видеть! — подойдя к подруге, Фьора крепко обняла её и чмокнула в щёку.
— И я рада, что встретила тебя. Посидим на перилах?
— Давай.
Две подруги уселись на перила моста подобно птицам, севшим на ветвь. Кьяра и Фьора болтали ногами от безделья, глядя на широкую голубую ленту Сены, неторопливо катившую свои воды. Золотой диск солнца проливал свет своих лучей на водную гладь, играя множеством бликов. Кьяра достала из кармана платья булку и разломила её на две части, дав вторую половинку Фьоре. Альбицци и Бельтрами отламывали по кусочку от своих половин булки и кидали выныривающим из воды рыбам. Вскоре от булки ничего не осталось — девушки всю её раскрошили.
— Ну что, Фьора, каков он? — нарушила тишину Кьяра
— Ты о ком?
— О твоём сеньоре, конечно! — Кьяра была само любопытство.
— Он сущий деспот! Ты можешь себе представить, Кьяра? Он поднял меня с кровати ни свет ни заря и заставил упражняться в фехтовании… Пять часов мой „добрый“ сеньор гонял меня по саду, а в ответ на мою просьбу пристрелить меня заявил, что свободу я получу не раньше трёх лет! — Фьора надула губы и скрестила руки на груди. — Солнце ещё не взошло, как в мою комнату сперва заявился его мажордом Матье, а потом и он сам! Поспать нормально не дали!
— А я вчера со своей сеньорой была на прогулке. Вот, посмотри, что она мне купила, — Кьяра продемонстрировала подруге украшавшее её средний палец левой руки серебряное кольцо с изумрудом. — Мы были на мосту Менял.
— Красивое, — с восхищением и лёгкой завистью прошептала Фьора, любуясь кольцом.
— Принцесса Мария очень добрая девушка и хорошо ко мне относится. Фьора, скажи, а герцог де Селонже не оказывал тебе знаков внимания? — Кьяра даже и не подозревала, как огорошила подругу этим вопросом.
— С чего бы, скажи на милость? — Фьора зевнула, прикрыв рот ладонью.
— Всё-таки он молодой мужчина двадцати девяти лет, а ты юная и прекрасная девушка… Я поверить не могу, что он остался равнодушным к твоему очарованию. Неужели твой сеньор даже не пытался взять тебя за руку? — тараторила Кьяра.
— Только не говори, что влюбилась в него! — Фьора зажала себе руками уши. — Мне Арно Сорель в "Мерсее" этим первым маршалом мозги все проел! Теперь ещё и ты…
— Но ведь герцог такой привлекательный мужчина, он невероятно красив… Он тебе ни капельки не нравится? — допытывалась Кьяра.
— Я его ненавижу так сильно, как только можно ненавидеть! Этот Иуда убил моего отца! — кричала Фьора, ощутив, как в горле застрял комок слёз. — Представься мне возможность, я убью его без всяких сожалений и скорее сброшусь с колокольни Нотр-дама вниз головой, чем стану герцогской шлюхой!
— Ты извини, если обидела, — потупилась Кьяра, опустив голову.
— Ничего страшного, — Фьора украдкой смахнула слезу, — я сегодня виделась с графом Кампобассо… Он рассказал мне о том, что пять лет назад у моего сеньора служила оруженосцем некая Беатрис де Ош. Кола считает, что Филипп причастен к её исчезновению и гибели… Не знаю, правда это или обычная сплетня…
— Вот это да! — вырвалось у Кьяры. — Ходят слухи, что герцог предпочитает любовь по-флорентийски.
— По-флорентийски? — переспросила Фьора. — Это как?
— С мужчинами.
— Кто тебе это сказал?
— Мой кузен и жених Бернардо Даванцати. Как думаешь, это может быть правдой?
— Мне кажется, что нет.
— А ты откуда знаешь?

— Внутреннее чутьё.
— Скорее всего, герцог сторонник однополых отношений, раз не пытался проявлять к тебе внимание. Странно, ведь ты такая красавица!
— Кьяра, рассказанное твоим женихом — ещё не повод записывать герцога в содомиты. — Фьора и сама не поняла, что заставило её заступиться за ненавидимого ею человека.
— Спорим, что твоему сеньору по вкусу юноши? — Кьяра протянула ей руку.
— Спорим, что Филиппу нравятся девушки и все слухи о его склонности к содомии — выдумки? — Фьора пожала протянутую ей руку. — Я докажу, что это всё враньё насчёт мужчин.
— Идёт, — согласилась Альбицци. — Не хочешь со мной прогуляться? — предложила Кьяра.
— С удовольствием, — откликнулась Фьора и спрыгнула с перил.
То же сделала и Кьяра.

Взявшись за руки, девушки неспешно гуляли по залитому солнцем Парижу: бродили по улочкам и вымощенным брусчаткой тротуарам, послушали мессу в Нотр-дам, где Фьора пожертвовала десять экю на благотворительные нужды. Посмотрели пьесу о Елене Троянской, устроенную прямо на соборной площади, так что две подруги насладились содержательным воплощением идеи автора и прекрасной игрой актёров. Фьора переживала свой восторг в себе, зато Кьяра всю дорогу до особняка герцога де Селонже бурно делилась с подругой впечатлениями. Бельтрами слушала её с рассеянной улыбкой на губах. Расцеловав друг дружку в обе щёки, девушки распрощались, договорившись встретиться завтра или в крайнем случае на выходных.
Время близилось к пяти вечера.
В дверях Фьора буквально нос к носу столкнулась со своим сеньором.
— О, Фьора, вы пришли. Матье говорил, что вы с кем-то виделись? — Филипп пребывал в явно хорошем настроении, о чём говорили весело поблёскивающие карие глаза и улыбка на тонких губах.
— Да, с графом Кампобассо. А что? — вдруг спросила она.
— Мой вам совет, Фьора, — стал тон Филиппа серьёзнее, — держитесь подальше от этого человека и не одаривайте своим доверием — оно может вернуться к вам ножом в спине.
— Надо же, монсеньор, Никола тоже советовал мне держаться от вас подальше, — девушка хихикнула.
— Фьора, это не смешно, — Селонже нахмурил брови, — вы ещё очень юны и наивны, а желающие этим воспользоваться всегда найдутся.
— Граф Кампобассо был другом моего отца и опекал меня всё то время, что я жила и училась в Париже, — выдавила из себя Фьора, стараясь скрыть раздражение в своём голосе. — Я знаю, что он меня не предаст.
— Порой корысть рядится в одежды заботы. Я ничуть не удивлюсь, если Кампобассо навешает лапши на ваши волчьи ушки, втянет вас в какое-нибудь сомнительное предприятие, а в случае провала отойдёт в сторону и на вас же всё свалит.
— Вы не смеете так говорить о нём! — глаза Фьоры загорелись гневом.
— Девушка, я смею всё.
— Вы не знаете графа, чтобы так о нём говорить!
— Ошибаетесь, — усмехнулся Филипп, глядя на Фьору как на избалованного и безответственного ребёнка, — я знаю дражайшего графа Кампобассо получше вашего. Когда узреете его оборотную сторону, плакаться ко мне не приходите.
— Не беспокойтесь, мне ваша жалость даром не нужна! — Фьора обиженно выпятила нижнюю губу. — Вы куда-то собирались, монсеньор? — спросила она уже спокойнее.
— Король даёт бал на следующей неделе в честь императора Фридриха и принца Максимилиана. Карлу Смелому потребовалась моя помощь в организации, хотя это не по моей части.
— Вы поздно придёте?
— Сам не знаю. Может и надолго задержусь, а может и нет. Чтобы пьяных пирушек не устраивали, — сделал герцог строгое внушение своему оруженосцу, переступив порог, — по крайней мере без меня.

Филипп спустился с крыльца по ступеням и направился в сторону конюшни. Фьора закрыла дверь и уединилась в библиотеке, а библиотека в особняке её сеньора была немаленькой. За чтением трагедий Софокла девушке удалось забыться. Грусть за судьбы Аякса и Эдипа немного вытесняли грусть о её собственной судьбе. Фьора ушла с головой в книгу и не заметила, что большие часы на стене показывали девять вечера.
Встав с мягкого дивана, лёжа на котором до этого читала, она поставила книгу на место и подошла к окну. Бельтрами всматривалась в сгустившуюся на улице тьму сквозь стекло, но своего сеньора не увидела. Скорее всего, он ещё не вернулся.
Пожав плечами, Фьора вышла из библиотеки и проследовала в свою комнату, где из повседневной одежды переоделась в полупрозрачный белый пеньюар, откопанный ею в шкафу.
На шею, запястья и грудь она брызнула немного духов с запахом белой сливы. Свои чёрные волосы Фьора распустила по плечам и, сочтя себя готовой, отправилась в спальню Филиппа. В комнате властвовал полумрак, поэтому ей не удалось во всех подробностях разглядеть обстановку. Очертания огромной кровати с синим пологом, письменного стола и стула со шкафом всё же различимы для глаза.
На ощупь Фьора добрела до кровати и присела на край, решив ждать прихода сюзерена. Тишину тёмной комнаты нарушало только тиканье часов. Фьора не смогла бы даже примерно сказать, сколько она просидела на кровати в комнате герцога, дожидаясь его.

Встав с кровати, девушка подошла к окну и раздвинула тяжёлые занавески. На улице царила тьма, но фонари пока не зажигали. Чтобы унять скуку, Фьора принялась мерить шагами спальню, но вскоре её одолели усталость и дремота. Фьора не выстояла в борьбе со своим желанием спать и прилегла на кровать, поджав ноги и положив руки под голову. Глаза её сомкнулись сами собой, а спустя каких-то три минуты она уже спала крепким сном, тихонько посапывая.
Даже чуть скрипнувшая открывшаяся дверь не нарушила её покоя. Фьора продолжала спать. Вошедшим человеком был Филипп, вернувшийся от короля лишь в одиннадцать вечера. Молодой человек зажёг свечи в канделябрах, в спальне сразу стало светлее — полумрак отступил. Кинув взгляд на кровать, мужчина не без удивления заметил лежащую на ней Фьору.
В воздухе витал аромат белой сливы.

"Интересно знать, что эта юная дама забыла в моей спальне", — думал Филипп, сев на край кровати и легонько погладив девушку по голове. Спящую герцогиню это нисколько не побеспокоило. Первый маршал невольно залюбовался её лицом с тонкими и нежными чертами, чуть подрагивающими веками и довольной улыбкой на губах. Сквозь белую ткань пеньюара просвечивали контуры стройного юного тела. Но Филипп быстро опомнился, принявшись трясти свою ночную гостью за плечо.
— Фьора, проснитесь же, вставайте, — понемногу ему удалось растолкать своего оруженосца.
— О, монсеньор, — Фьора полусела на кровати и зевнула, протирая кулачками глаза, — вы пришли…
— Я задержался во дворце немного дольше, чем планировал, — Филипп встал и помог встать с кровати ей. — Не думал, что вернувшись домой, застану в своей спальне вас. Позвольте узнать, что вы делаете в моей комнате и в моей кровати? — задал Селонже интересующий его вопрос.
— Я ждала вас, монсеньор, — ответила девушка с обезоруживающей прямотой, ласково улыбаясь ему.
— И зачем же, интересно?
— О, монсеньор, — проворковала Бельтрами, — наверно, я не смогу сказать вам что-нибудь новое… ведь вам не раз доводилось слышать от женщин, что вы невероятно умны, отважны и хороши собой, — Фьора взяла за руку ничего не понимающего Филиппа, нежно поглаживая его пальцы. — Вы такой притягательный мужчина…
Глаза Селонже были готовы на лоб полезть от изумления.
— Девушка, я всё хуже понимаю, что происходит, — герцог покачал головой.
— Ах, не понимаете? — Фьора прижала его руку к своей левой груди. — Чувствуете, как бьётся моё сердце? Оно бьётся лишь для вас! — воскликнула она с горячностью.
— Простите, Фьора, — Филипп мягко высвободил свою руку, — но у нас ничего не получится.
— Неужели я настолько некрасива? — зазвенел девичий голосок от обиды.
— Девушка, не говорите глупостей! — возмутился он. — Вы не просто красивы — вы прекрасны, восхитительны. Глядя на вас, даже монахи позабудут о своих обетах, — Филипп нежно провёл рукой по щеке Фьоры, — но вы не учли одно маленькое „но“.
— Это какое же? — отозвалась она.
— Я не сплю с оруженосцами — это пошло, — Филипп слегка улыбнулся.
— А может быть, в вашем вкусе не девушки, а юноши? — сорвалось у Фьоры с языка.
— Ну и кто поделился с вами этой сплетней? — Филипп беззлобно усмехнулся, чуть прищурив глаза.
— Одна моя знакомая из "Мерсея". Она поспорила, что вы любите мужчин, я — что вы любите женщин…
Селонже молчал первые несколько секунд, но зашёлся громким смехом, который ему было не под силу сдержать. Герцог буквально сгибался пополам в приступах неконтролируемого хохота, держась за живот.
— Выходит, что вы устроили это представление, чтобы более наглядно узнать о моих предпочтениях? — спросил он, отсмеявшись.
Фьора утвердительно кивнула, густо покраснев.
— Браво, девушка, — Филипп поаплодировал ей и криво улыбнулся, — я просто поражаюсь вашей изобретательности.
— Значит, не спите с оруженосцами? — Фьора скрестила руки на груди.
— Девушка, вас в таком юном возрасте постигла глухота? Я же сказал, что не сплю с оруженосцами и считаю это пошлым.
— Так Беатрис де Ош пять лет назад стала исключением из этого правила? — поддела Фьора ехидно своего сеньора. — И вы потом избавились от неё, когда она вам наскучила…
— Это не ваше дело! — прикрикнул Филипп на неё. — Не болтайте зря о том, чего не знаете… — проскользнула в его голосе горечь. — И вон из моей комнаты! — Он схватил Фьору за плечо и потащил к двери. Открыв дверь, герцог выставил девушку из спальни и с грохотом захлопнул эту самую дверь прямо у Фьоры перед носом.
Переполняемая смешанными чувствами, Фьора ушла в свою комнату. Лёжа в кровати, она долго ворочалась с боку на бок и не могла уснуть. Так вот девушка и провела ночь.

Глава 6. Конь Филиппа, перстень Фьоры
29 декабря 2022, 23:54
      Фьора и Кьяра гуляли по вечернему Парижу, дышащему приятной и живительной прохладой. В небе кровавыми разводами алел закат, красный диск солнца почти скрывали облака. Какие-то люди спешили по своим делам, стайки мальчишек и девчонок носились с громким гиканьем друг за другом по улицам и мешались у других прохожих под ногами, прогуливались под руку влюблённые пары и родители гуляли со своими чадами.
Кьяра останавливалась чуть ли не у каждой лавки и с жадным интересом разглядывала товар. Фьора вела Гермеса под уздцы, то и дело окликая отстающую подругу.
— Кьяра, ты решила все лавки здесь обойти? — ведущая коня по мосту Менял Фьора огляделась в сторону Кьяры.
— Но тут столько всего интересного, что глаза разбегаются, — оправдывалась Альбицци, догнав подругу. — Я проголодалась. А ты?
— Немного.
— Ты знаешь, где можно вкусно поесть?
— В «Трёх соснах».
— Это далеко отсюда?
— Не очень.
— Пойдём туда?
— Пойдём.
До «Трёх сосен» девушки добрели за полтора часа. Коня Фьора привязала к коновязи в стене заведения. Войдя в помещение, подруги заняли столик поблизости от двери. Подошедший к столику слуга спросил, чего изволят юные посетительницы.
Альбицци и Бельтрами заказали по стакану чая и по тарелке куриного бульона. В ожидании своего заказа подруги обсуждали любимые произведения и литературные предпочтения, вспоминали о годах учёбы в «Мерсее» и о жизни до попадания в эту школу.
— Фьора, так кого предпочитает герцог де Селонже: мужчин или женщин? — вспомнила Кьяра о вчерашнем споре.
— Как я успела узнать, в его вкусе женщины. — Фьора закинула ногу на ногу. — Моё предположение, что герцог любит мужчин, он назвал сплетней. Я к нему в комнату пришла в своём белом полупрозрачном пеньюаре. Сказала, что моё сердце бьётся лишь для него. Филипп назвал меня красавицей, увидев которую даже монахи забудут о своих обетах. Погладил по щеке, но заявил мне, что у нас ничего не получится.
— Почему же? — стало любопытно Кьяре.
— Он не спит с оруженосцами и считает это пошлым. Стоило мне намекнуть о его причастности к гибели бедной Беатрис де Ош, он выгнал меня из спальни и захлопнул дверь прямо у меня перед носом.
— Выходит, я и Бернардо ошибались насчёт его склонности к юношам.
Их внимание отвлекли смеющиеся и чуток поднабравшиеся мужчины за столиком в центре зала, играющие в кости. Вскоре принесли заказы двух подруг. Успевшие проголодаться девушки за несколько минут опустошили свои тарелки и стаканы.
Кьяра подозвала слугу и заплатила за себя с Фьорой, хотя та возражала. Но на Альбицци её слова мало действовали.
Желая развеять скуку, подруги присоединились к играющим в кости мужчинам. Первое время Кьяра и Фьора сидели на приставленных стульях и просто наблюдали за игроками, ставящими на кон имеющиеся у них украшения и деньги. Когда ставить больше было нечего, в ход шли одежда и обувь.
Поддавшиеся тяге к риску то проигрывались в пух и прах, то вновь отыгрывали принадлежащие деньги и другие материальные ценности, а то и вообще выигрывали огромные суммы.
Красавицы недолго оставались лишь зрительницами и вступили в игру. Играли, правда, на интерес. Их опыт в этой игре был ничтожно мал. Соигроки объясняли девушкам все тонкости забавы и подбадривали, как могли.
— О, вы только посмотрите, какие люди! — послышался чей-то издевательский голос и смех. — Фьора Бельтрами и Кьяра Альбицци — дочь предателя и её нянька.
Девушки оглянулись назад и узрели рыжеволосого молодого человека, одетого в фиолетовые штаны и колет, голубые глаза которого насмешливо блестели. На губах надменная ухмылка. Это был Арно Сорель. В этот раз его прихлебателей с ним не было.
— Попридержи язык, Сорель, а то заболеешь, — прошипела Фьора.
— Это чем же? — нагло оскалился Арно.
— Переломом челюсти и треснутым черепом, — Фьора смерила Сореля презрительным взглядом.
— Фьора, не связывайся с этим напыщенным придурком, — заметив, что герцогиня собирается встать, Кьяра мягко надавила ей на плечо, заставив сесть обратно.
— Что это вы тут делаете? — лениво полюбопытствовал Арно.
— До твоего прихода спокойно играли в кости, болван, — язвительно бросила ему Кьяра.
— На что играли? — Арно разглядывал свои ногти.
— На интерес. Тебе что с того? — тон Фьоры не отличался дружелюбием.
— Игра на интерес — как же это убого! — посмеиваясь, воскликнул Арно. — Я должен был догадаться, что вы две трусливые курицы, боящиеся рисковать. Вам надо было изобразить на гербах куриц, а не волка с пантерой.
— Арно, смотри, договоришься ведь!.. — Фьора хотела вытащить шпагу из ножен, чтобы вколотить в глотку Сореля его оскорбление, но Кьяра успела перехватить её руку. — Не мешай, Кьяра. Я научу этого недоноска хорошим манерам!
— Когда тебе дарят подарок и ты не принимаешь его, то он принадлежит дарителю. То же самое и с оскорблением, — в словах Альбицци содержалось немало мудрости, и Фьора понимала это. Кьяра была права. Всего несколькими словами ей удалось усмирить гнев подруги.
— Ты права, Кьяра. — Фьора улыбнулась ей.
— Предлагаю вам, детишки, сыграть в кости по-настоящему, — Арно приставил стул к столу и сел, — или у вас кишка тонка?
— Что ж, Сорель, давай, сыграем, — Фьора улыбнулась правым уголком губ, — на что будем играть?
— Ставлю двадцать ливров золотом, — Арно небрежно бросил на стол кошель.
— Фьора, ты спятила?! — Кьяра отвесила Фьоре подзатыльник, услышав в ответ недовольное Фьорино «Эй!». — Не играй, не делай глупостей!
— Да уж, Альбицци, — покачал головой Арно, — волчица будет посмелее тебя.
— Фьора, пока не поздно — остановись! — уговаривала её Кьяра.
— Кьяра, не волнуйся, у меня всё под контролем, — заверила Фьора подругу, подмигнув ей.
— Готова, Бельтрами, или трусишь? — голубые глаза Арно насмешливо сверкнули.
— Фьора, одумайся, пока ещё не слишком поздно! — отговаривала подругу Кьяра.
Но на Фьору плохо подействовали уговоры подруги, когда уязвлено самолюбие и взыграла жажда утереть нос Арно как месть за школьные годы, что Арно с друзьями насмехался над ней.
Когда ставки сделаны и кости брошены на деревянную поверхность стола, пути назад нет.
Выпадает «шесть-пять» на игральных костях, громко поминает чёрта Фьора — она-то загадывала «два-три», радостно хлопает в ладони Арно и двигает к себе кошель Фьоры с её деньгами.
— Ну, что, Бельтрами? Побежишь в своё захолустье мачехе жаловаться? — лениво, будто играющий с мышью кот, проронил Арно.
— Не дождёшься! — зло процедила сквозь зубы Фьора. — Ставлю свой перстень.
— Фьора, ты идиотка, очнись! — рассерженно шептала ей на ухо Кьяра. — Это же реликвия твоей семьи!
— Значит, моё дело, как поступать с перстнем, Кьяра, — отмахивалась девушка от предостережений подруги. — Всё будет хорошо, Кьяра, — уверяла она Альбицци шёпотом. — Я смогу отыграться.
— Ох, Фьора, не нравится мне это, — проговорила Кьяра, пытаясь вытащить Фьору из-за стола, но та её не послушалась, оставшись сидеть.
— Бельтрами, так ты будешь отыгрываться, или уже сдалась? — подначивал Фьору Арно.
— Чёрта с два! — метнула Фьора гневный взгляд на юношу. — Ставлю «шесть-пять».

Вновь брошены на стол игральные кости, но Фортуна явно была сегодня не на стороне Фьоры — выпало «два-один», перстень постигла участь денег.
Напрасно Кьяра уговаривала Фьору бросить эту затею, Бельтрами не прислушивалась к разумным советам подруги, когда вскружили голову желание отыграться обратно у Арно Сореля и жажда поставить его на место.
Фьора попыталась отыграть назад деньги и перстень, сделав ставкой Гермеса — коня Филиппа, но и коня она проиграла.
— Не удивлюсь, если ты мошенничал, Сорель, и подменил костяшки! — вскричала Фьора, стукнув кулаком по столу.
— Умей принять поражение, соплячка! — выкрикнул Арно, тоже стукнув кулаком несчастный столик. — Тебе стоило послушать свою няньку и не лезть во взрослые игры, да и катилась бы ты лучше домой к мачехе, позорище провинциальное, — ядовито бросил оскорбление Арно в лицо Фьоре.
— Ну, всё! Тебе это с рук не сойдёт, обманщик! Дуэль, завтра в десять утра, выбирай место! — вырвалось у Фьоры яростное.
— Пустырь за монастырём Дешо. Только приходи без нянек и мачехи, Бельтрами, — произнёс Арно таким тоном, который не оставлял сомнений в его намерении прикончить Фьору на дуэли.
— Я-то приду. Ты смотри, не спрячься за спину своего отца, Арно Сорель, — напоследок обдав Арно презрительно-ненавидящим взглядом, Фьора резко встала из-за стола и направилась стремительным шагом к двери.
Кьяра удалилась следом за ней и подавленно молчала, мучаясь страхом за подругу.
Вдвоём они покинули заведение «Три сосны».
Всю дорогу до дома на улице Роз Фьора думала о том, как она объяснит Филиппу, что проиграла в кости его коня вместе со своими деньгами и перстнем, и о том, что ей нужно срочно привести в порядок все свои дела, прежде, чем принимать участие в дуэли, которая грозит оставить Бертен без старшей наследницы, поскольку Арно Сорель был одним из самых лучших учеников в «Мерсее» и лучше всех дисциплин он отточил фехтование со стрельбой…
В груди и животе у Фьоры поселилось ощущение холодной и скользкой пустоты, стоило ей подумать о том, что завтра она может и не выжить, и каким ударом это станет для Иеронимы с малышками Пьетрой и Карлой.

Глава 7. В салоне Марион
9 января 2023, 20:54
      До дома на улице Роз Фьора и её подруга Кьяра добрались в полном молчании.
Фьора предложила подруге немного посидеть с ней, но Кьяра с грустью отказалась, сказав, что, не будь у неё срочных дел, она с удовольствием осталась бы у Фьоры хоть на ночь, но она должна идти.
Простившись с подругой на пороге дома, Фьора ещё долго провожала взглядом удаляющуюся от дома фигурку Кьяры, и только когда Кьяра скрылась за поворотом, Фьора постучала в двери особняка. Открыл девушке Матье де Прам, недовольно смеривший её взглядом, и сразу с порога спросивший, куда Фьора девала коня своего сюзерена. Фьора хмуро пробурчала в ответ чистую правду, что проиграла коня в кости вместе со своим перстнем и деньгами, опрометью в расстроенных чувствах бросившись бегом к себе в комнату.
Фьора разожгла в тёмной комнате свечи, достала пишущие принадлежности и уселась за свой письменный стол, принявшись писать свою последнюю волю, как наследная герцогиня Бертенская.
Текст её завещания гласил:
«Я, Фьора Бельтрами, герцогиня де Бертен, находясь в совершенно здравом уме и твёрдой памяти, завещаю всё своё состояние в случае моей кончины моей мачехе Иерониме Бельтрами де Бертен и своим сёстрам — Карле и Пьетре Бельтрами де Бертен. В том случае, если мне суждено будет погибнуть, мои мачеха и сёстры становятся наследницами всего, что я имею. До совершеннолетия Карлы и Пьетры их долей наследства вправе распоряжаться моя мачеха Иеронима Бельтрами де Бертен. Я нахожу её внушающим доверие и достойным человеком, чтобы доверить ей заботу о моих сёстрах и всё своё состояние. Воля моя окончательная и оспариванию не подлежит».
Написанное завещание Фьора заверила своей подписью с расшифровкой и посыпала бумагу песком, чтобы она быстрее высохла, и встряхнула документ, положив его на видное место.
Завтра в десять утра на пустыре за монастырём Дешо должна состояться дуэль Фьоры с Арно Сорелем, который своей травлей отравил Фьоре все годы обучения в «Мерсее», а минувшим вечером заполучил в азартной игре фамильный перстень и деньги Фьоры, плюс ко всему коня Филиппа.
Девушка не обманывалась своими способностями в фехтовании, которые Филипп находил далёкими от идеала, немного лучше ей удавалась стрельба, но в обеих этих дисциплинах Арно превосходил её, и потому надежд на будущее, что она выживет вообще в этой дуэли — не то, что победит, у Фьоры не было.
Но она хотя бы позаботилась о том, чтобы после её гибели Иеронима и Пьетра с Карлой не остались на улице и не пошли по миру с протянутой рукой. Она оставила свою последнюю волю перед тем, как покидать этот мир, перед тем, как острие шпаги или пуля из пистолета Арно Сореля оборвут нить её жизни.
Фьора почти не боялась, что Филипп оторвёт ей голову за то, что она проиграла в кости его коня Гермеса. Вероятнее всего, что Арно Сорель успеет убить её раньше на завтрашней дуэли, и на долю герцога де Селонже ничего не останется.
Мысли о мачехе и сёстрах, что завтра Фьора навсегда лишится шанса дать им понять, как она их любит и как они ей дороги, причиняли девушке боль, она бы и рада о них не думать, но не могла.
Фьора вспоминала все детские годы, что провела в Бертене до того дня, когда в десятилетнем возрасте по настоянию графа Кампобассо, друга семьи, она поступила учиться на шесть лет в школу рыцарей «Мерсей».
Иеронима не отличалась сентиментальностью, Фьору и Карлу с Пьетрой воспитывала в строгости и почитании католической веры, не баловала девочек, но её нельзя было упрекнуть в предвзятом отношении к Фьоре — якобы потому что она не родная, всех трёх девочек она воспитывала одинаково и каждую старалась учить всем тем дисциплинам, которые надлежит знать девочкам из знатных семей, одинаково. Каждую из дочерей — родных и приёмную — старалась вырастить достойной дочерью её мужа Франческо Бельтрами.
Ни одну из девочек Иеронима старалась ни в чём не обделять в сравнении с другими. На свой лад Иеронима любила девочек, причём любила их всех одинаково.
Фьору, Карлу и Пьетру Иеронима старалась вырастить честными и порядочными девочками строгих принципов, Карла и Пьетра уже достигли возраста десяти лет, но Иеронима не спешила отправлять младших дочерей в рыцарскую школу, искренне считая, что благовоспитанным девочкам в столице с её соблазнами делать нечего.
Иеронима и Фьору-то с трудом отпустила под честное слово графа Кампобассо, что он за ней приглядит и не даст наделать глупостей. В день отбытия Фьоры в «Мерсей» Иеронима вообще устроила скандал и уговаривала падчерицу не ехать, просила остаться.
Но Фьора не пошла на поводу у своей второй матери, решив, что поехать в рыцарскую школу — это шанс для неё вернуть честь и величие их роду, стать кем-то значительной и отомстить герцогу де Селонже за гибель родного отца.
Фьора никогда не забудет лица Иеронимы, на котором вперемешку с гневом отразилась боль, у неё были планы отправить старшую из детей Бельтрами де Бертен в монастырь — надеясь так уберечь от грехов и соблазнов этого мира.
Но под настойчивым давлением Никола Кампобассо согласилась отпустить Фьору в Париж, учиться в рыцарскую школу, хоть её сердце протестовало против этого.
Мысль о том, как её гибель ударит по мачехе и младшим сёстрам, причиняла Фьоре душевную и физическую боль где-то в области левой груди. Чтобы иметь накануне дуэли ясную голову, Фьора постаралась прогнать из разума мысли о мачехе и сёстрах, чтобы не травить себе душу, но у неё не получалось.
Сейчас, когда схлынули азарт и ярость от выходок Сореля, Фьора успела пожалеть, что бездумно ввязалась в игру в кости, в которую проиграла коня с деньгами и перстень, и также ввязалась в дуэль с Арно Сорелем, не слушаясь разумных советов Кьяры не играть в азартные игры и не связываться с Арно.
Изнутри Фьору словно пожирал неприятный и колючий холод в животе и в груди. Она бы много отдала, чтобы вернуться назад на несколько часов и не влезать в конфликт с Сорелем, не стала бы тогда ввязываться в игру в кости и в дуэль, назначенную на завтра в десять утра.
Тяжело вздохнув, Фьора переоделась в домашние рубаху и штаны с сапогами, взяла со стены в руки свою шпагу и отправилась в тренировочный зал, чтобы поупражняться в фехтовании на манекенах, хотя сама Фьора и считала, что от этого всё равно мало толку.
Тем временем, пока Фьора за упражнениями в фехтовании надеялась прогнать тяжёлые думы перед завтрашней дуэлью с Арно Сорелем, графиня Кьяра Альбицци бежала, не разбирая дороги, по стемневшим улицам Парижа — которые освещали лишь уличные фонари.
Кьяра держала путь в салон Марион Морель на улице Мимоз. Юная Альбицци не собиралась так просто оставлять то, что её подруга завтра будет подвергать себя смертельному риску на дуэли с Арно Сорелем.
Мысленно на все лады Кьяра ругала Фьору за взбалмошность и необдуманность у себя в голове, но это не значит, что она не попытается сделать хоть что-то для её спасения, как бы сильно она ни злилась на свою подругу школьных лет.
Запыхавшись от быстрого бега, что закололо в правом боку, Кьяра наконец-то добралась до особняка Марион Морель — куртизанки и любовницы Филиппа де Селонже. Когда ты настолько известная личность как первый маршал Франции, всем известно даже то, с кем ты спишь, и потому Кьяра сразу догадалась, что искать герцога де Селонже следует у его любовницы.

Как думала Кьяра, сюзерен Фьоры должен знать о том, в какую опасность сунулась его оруженосица. Юная Альбицци надеялась, что герцог де Селонже сможет что-то придумать, чтобы этой дуэли, грозящей унести жизнь Фьоры, не состоялось.
Кьяра схватилась за ворота особняка, чтобы не упасть от усталости, попросив охранников доложить мадам Морель о её приходе, надеясь, что получит приём, потому что речь идёт о человеческой жизни, и ей срочно нужен герцог де Селонже. Один из охранников любезно согласился проводить Кьяру к хозяйке и герцогу, раз дело серьёзное и не терпит отлагательств.
***
— Я рада, что ты не держишь на меня зла, Филипп. В конце концов, мой муж Марсель мне тоже дорог, а он серьёзно болен, и ему пойдёт на пользу воздух Прованса, где мы теперь будем жить. Я планирую свозить его также на воды. Я благодарна тебе за всё, что между нами было, но наша связь не может продолжаться. Давай сохраним дружеские отношения? — нежно проворковала красивая молодая женщина с миндалевидными карими глазами на удлинённом лице, с тонким и аккуратным носом с горбинкой, тонкие губы её растягивались в ласковой улыбке, а светло-каштановые волосы плащом окутывали стройную фигуру.
Этой женщиной была владелица особняка Марион Морель, которая сейчас сидела на брошенных наземь подушках и обнимала как друга сидящего рядом с ней Филиппа де Селонже.
— Признаться, я не ждал, что ты захочешь закончить наши отношения на такой ноте. Но я рад, что мы останемся добрыми друзьями, ведь ты подарила мне два счастливых года, что мы были вместе, — не стал Филипп закатывать своей бывшей любовнице сцены ревности. — Только пообещай мне, что если тебе будет нужна помощь — ты обязательно скажешь мне, — попросил её герцог Селонже.
— Обещаю тебе, Филипп. В случае чего-то серьёзного я обращусь к тебе за помощью. Я рада, что мы расстаёмся не врагами, — Марион одарила бывшего любовника пленительной улыбкой и оставила поцелуй на его щеке.
— Ты слишком много хорошего дала мне, чтобы наши с тобой отношения кончились враждой, а не дружбой, — успокоил её Филипп, поднеся к губам её руку, и поцеловав.
Вокруг Марион и Филиппа царило веселье: играли на музыкальных инструментах приглашённые музыканты, предавались в своё удовольствие танцам мужчины и женщины, вина и шампанское лились рекой, сама жизнь вовсю властвовала во дворе особняка Марион Морель.
Разумеется, на празднике у Марион были также друзья герцога де Селонже: Филипп де Коммин, Артюр Сорель, Филипп де Кревкер и Агнолло де Нарди.
Четвёрка друзей первого маршала была занята тем, что чуть поодаль от Селонже и Марион восхищённо делились впечатлениями о недавно опубликованных стихах, сочинённых Марион.
Но спустя какое-то время светловолосый Филипп де Коммин отделился от компании и приблизился к весело болтающим Марион и Филиппу де Селонже.
— О. Коммин, какими судьбами? Решил на время покинуть обсуждения стихов Марион и присоединиться к нам? — отметил Селонже присутствие товарища.
— Филипп, сегодня мой оруженосец Арно Сорель втянул в азартные игры твою оруженосицу Фьору, и выиграл у неё деньги с фамильным перстнем. Разумеется, я отобрал это у него. Отдаю тебе, передай Фьоре и скажи ей больше в азартные игры не влезать, — с этими словами де Коммин передал в руки Филиппа перстень Фьоры с рубинами и небольшой кошель с деньгами. Селонже спрятал их в карман своего колета.
— Спасибо тебе, Коммин. Я обязательно поговорю с Фьорой на эту тему, — поблагодарил первый маршал своего друга.
— И ещё кое-что. Фьора также проиграла в кости Арно твоего коня Гермеса. Я тут же велел своему слуге Хуану немедленно привести коня обратно тебе в дом. Сейчас наверняка конь в твоей конюшне, — также сообщил де Коммин своему потрясённому другу.
— Не сомневайся, Филипп, я после такого обязательно проведу с Бельтрами серьёзную беседу. Моя оруженосица — девушка импульсивная, но я не знал, что до такой степени, — скрывая своё недовольство, проговорил Филипп.
— Простите, герцог де Селонже, вас хочет видеть графиня Кьяра Альбицци, — извиняющимся тоном прервал один из охранников разговор Селонже и де Коммина, отойдя в сторону и открывая взорам мужчин и Марион жутко взволнованную Кьяру, смуглое личико которой тут же осветила улыбка облегчения и надежды.
— Графиня Альбицци, я не приглашала и не ждала вас в гости, но прошу вас, присоединяйтесь, будьте как дома, — радушно предложила Марион девушке, приветливо ей улыбнувшись.
— Прошу прощения, мадам Морель, но я не могу остаться, хотя благодарна вам за ваше предложение. Я искала герцога де Селонже, — прозвучал ответ Кьяры сквозь сбивчивое дыхание. Девушка немного отдышалась и продолжила, уже обращаясь к герцогу де Селонже: — Герцог де Селонже, я хочу вам сообщить одну вещь, которая вас касается. Речь о Фьоре. Сегодня она попалась на крючок провокаций Арно Сореля, влезла в азартные игры — в которые просадила свой перстень с деньгами и вашего коня, и вызвала Арно Сореля на дуэль! А Сорель был лучшим в выпуске по стрельбе и фехтованию, Фьора может погибнуть!
— Коня, перстень и деньги мне уже вернул мессир де Коммин. Где и во сколько должна быть дуэль? — не терял времени на расспросы Филипп де Селонже, чувствуя, как сердце пропустило удар, и как кровь бросилась в лицо.
— На пустыре за монастырём Дешо в десять утра, мессир де Селонже. Я прошу вас, остановите это безумие! Родные Фьоры и я не вынесем, если она погибнет! — взмолилась Кьяра, заломив руки.
— Синьорина Альбицци, вы можете быть спокойны, я вправлю мозги Фьоре на место и не допущу этой безумной дуэли, — успокаивающе заверил герцог де Селонже Кьяру, мягко коснувшись её плеча.
На душу девушки снизошли покой и облегчение от тяжести, которая угнетала Кьяру, ранее заставляя терзаться ужасом за судьбу своей безрассудной подруги.
— Филипп, Марион, простите, что я вынужден вас покинуть. Я провожу до дома синьорину Альбицци и вернусь к себе домой. Завтра у меня будет забот с карету и две тележки. Желаю приятного времяпровождения, — пожелал Селонже Марион и Коммину, покинув особняк Марион Морель вместе с Кьярой.
По тёмным парижским улицам, которые освещались лишь редкими фонарями, Селонже проводил Кьяру до роскошного особняка, где она жила вместе с принцессой Марией. Лишь только тогда, когда охранник особняка принцессы Марии пропустил за ворота Кьяру, и сама девушка взошла по ступенькам на крыльцо, постучала в двери и скоро за ними скрылась — когда ей открыли, первый маршал отправился домой в свой особняк.
Добрался он до дома во втором часу ночи. Зайдя в конюшню, он с чувством облегчения для себя обнаружил там своего любимца — коня Гермеса, заботами о котором занимались Матье де Прам и конюх. Зайдя в дом и поднявшись на второй этаж, Филипп дошёл до спальной комнаты Фьоры, увидев из-под двери полоску света.
Чуть приоткрыв дверь, Филипп взирал на одетую в домашние блузу и штаны девушку, которая вполголоса молилась на коленях у кровати, прося высшие силы помочь ей завтра в лучшем случае одержать победу над Арно Сорелем, а в худшем — хотя бы выжить.
Закончив молитву, Фьора погасила свет и отправилась спать. Филипп закрыл дверь в её комнату и тоже направился к себе, рухнув спать на свою постель у себя в комнате, даже не раздеваясь. Завтра ему предстоит непростой день — вытаскивать из лужи сиятельную персону Фьоры, куда она сама же уселась, с упорством, достойным лучшего применения.

Глава 9. Утрата
2 минуты назад
      До сентября месяца 1475 года Фьора спокойно жила в доме своего сюзерена на улице Роз. Вся её жизнь состояла из ранних побудок в будни для занятий стрельбой, фехтованием и рукопашным боем.
Спрашивал Филипп совершенствование боевых навыков с Фьоры ничуть не меньше, чем спрашивал бы с парня, не делал ей никаких поблажек и гонял её даже жёстче, чем менторы в «Мерсее». Фьоре только и оставалось, что выполнять без возражений приказы своего сюзерена. Но усилия приносили плоды — Фьора с каждым разом всё лучше оттачивала стрельбу, рукопашный бой и фехтование, делала успехи — чем заслуживала искреннюю похвалу своего сеньора.
Нередко Фьора была счастлива встречам и общением с Кьярой — юная Альбицци оставалась на ночёвки в доме Филиппа и делила комнату и кровать с Фьорой. Сюзерен Фьоры ничего не имел против того, чтобы Кьяра оставалась у них ночевать.
Филиппу нравилась в Кьяре её рассудительность и здравомыслие не по годам, и он надеялся, что этих качеств Фьора наберётся от своей подруги со школьных лет.
К большому облегчению Филиппа, Фьора больше не ввязывалась ни в какие дуэли вроде той сорвавшейся с Арно Сорелем. Одного раза с юной Бельтрами, когда она поступила необдуманно и вызвала на дуэль превосходящего тогда её по силам противника, когда она не знала — суждено ли ей выжить, и писала завещание, вполне хватило.
И если в день несостоявшейся дуэли с Арно Фьора первое время злилась, что ей не дали самой поквитаться за все обиды и унижения с Сорелем, то сейчас Фьора была даже благодарна своему сюзерену за то, что помешал её скоропалительному отбытию к отцу в мир иной.

Иногда повседневную жизнь Фьоры разбавляли балы, даваемые в королевском дворце дочерью Карла Смелого принцессой Марией, на которые принцесса приглашала дворян, в числе приглашённых часто был и первый маршал Франции — герцог де Селонже. На такие балы Филипп неизменно брал с собой Фьору, несмотря на её стремление прочно обосноваться в библиотеке в окружении множества книг, которую тоже приглашали — накануне бала заказывая для неё у лучших портных Парижа изящные и красивые платья, которые всегда подчёркивали утончённую и юную красоту Фьоры.
Фьора и рада была бы не ходить на балы, где часто ловила на себе въедливые взгляды приглашённых дворян и дворянок, но ей приходилось убирать в сторону свои личные предпочтения, поскольку нельзя было проигнорировать приглашение королевской дочери.
Конечно, на балах подавали аппетитные и изысканные блюда, нередко танцевальная книжка Фьоры оказывалась заполненной, она часто слышала в свой адрес комплименты от молодых людей, да и принцесса Мария была к ней доброжелательна — вопреки тому, что её отец смотрел на Фьору как на пороховую бочку с зажжённым фитилём.
Но Фьора чувствовала себя неуютно на светских мероприятиях и с удовольствием осталась бы дома, чтобы в спокойной обстановке почитать книжку или же прогуляться по городу с Кьярой, вместе с подругой посмотреть выступления уличных артистов. На даваемых принцессой Марией балах Фьора ощущала себя крохотным мотыльком, на которого смотрят пристально сквозь увеличительное стекло.
Одно радовало — Кьяра была с ней рядом, как и герцог де Селонже, и присутствие подруги с сюзереном рядом с ней во время празднеств внушало ей уверенность и спокойствие.
Часто Фьора видела на балах среди присутствующих и Арно Сореля, который тоже оказывался в числе приглашённых. Но теперь он более не докучал ей своими подначками и шпильками, стараясь обходить Фьору десятой дорогой, помня о том, что с ним обещал сделать герцог де Селонже, если он снова станет цепляться к мадемуазель Бельтрами и угрожать ей.
Каждый месяц Филипп выделял Фьоре карманные деньги, из которых она оставляла себе на расходы крохи, львиную долю посылая в Бертен мачехе и сестричкам, стараясь позаботиться о них как могла.

Привычная жизнь, которую Фьора вела как оруженосица герцога де Селонже, рухнула с присланным письмом от Жаклин — служанки из Бертена, где сообщалось, что Иеронима вместе с Карлой и Пьетрой заболели чахоткой — о чём говорил кровавый кашель, сильная лихорадка, отсутствие аппетита и резкое похудение, метание в бреду.
Строки письма словно наотмашь ударили Фьору по лицу и как будто она получила удар ногой под дых. Руки Фьоры дрожали, в животе поселилось ощущение ледяной пустыни, которая не оставляет после себя ничего живого, глаза защипало от слёз, и они потоками хлынули из глаз девушки.
Безжалостно в душу Фьоры вгрызлось чувство вины перед Иеронимой с Карлой и Пьетрой, страх и горечь. Девушка казнила себя, что её не было рядом в тот момент, когда Иеронима и девочки заболели, что вместо неё о них заботится служанка…
В момент, когда Фьора давала выход своей боли в библиотеке, сжимая в кулаке письмо, её и нашёл Филипп, поразившись тому, что видит свою оруженосицу рыдающей и сиротливо сидящей в кресле, обхватившей свои колени.
— Фьора, скажите, что с вами? — вырвалось у него беспокойное. Подойдя к занятому Фьорой креслу, Филипп опустился на пол рядом и мягко взял руку Фьоры в свою.
Но ответа от девушки он не получил. Каждый раз, как Фьора хотела что-то сказать, рыдания душили её, Бельтрами буквально захлёбывалась слезами.
— Так, Фьора, смотрите на меня. Постарайтесь дышать ровно — вдох-выдох, — пытался Филипп успокоить Фьору, чтобы вытащить из неё правду о том, что произошло.
У него это получилось. Фьора медленно вдыхала и выдыхала воздух, по-прежнему не переставая плакать, но понемногу она успокаивалась.
— Монсеньор, я прошу вас дать мне отпуск. Иеронима и мои сёстры серьёзно больны, я должна быть с ними, — выговорила осипшим от рыданий голосом Фьора, протянув Филиппу письмо.
Селонже пробежался по письму глазами и помрачнел лицом. Фьора с некоторой насторожённостью смотрела на своего сюзерена, ожидая от него ответа.
— Фьора, собирайте ваши вещи, я поеду с вами. Выезжаем сегодня же, — твёрдо отдал Филипп распоряжение, положив письмо на столик возле кресла.
— Монсеньор, спасибо вам, огромное спасибо! — поблагодарила Фьора своего сюзерена и убежала из библиотеки в свою комнату собирать вещи.
Филипп тоже занялся сборами. Много вещей он с собой не брал, но зато захватил с собой половину лекарств из своих запасов, велел Матье приготовить лошадей.
Мажордом без промедлений выполнил распоряжение Селонже.
Вскоре они оба, Фьора и Филипп, распихав вещи по седельным сумкам, седлавшие коней, забравшись в седло, выехали из дома.
На улице властвовала тёплая погода, в голубом небе с проплывающими белыми облаками, светило солнце, ласково дул в лица девушки и её сюзерена свежий ветер. Лето словно не до конца смирилось с тем, что придётся отдавать свои бразды правления наступившей осени.
Но погода не могла развеять страха, боли и горечи напополам с отчаянием в сердце Фьоры, на душе которой было тяжело и сумрачно. Девушка подгоняла своего коня, боясь опоздать, приехать слишком поздно, Филиппу было непросто поспевать за ней.
В пути они мало останавливались на привалы, иногда ночевали в гостиницах или платили за постой крестьянским хозяйствам. И если Филипп был привычен к военной жизни, мог подолгу не уставать ехать в седле, то у Фьоры не было ни единой части тела — которая не болела бы от жуткой усталости. Но даже это не могло её остановить, когда девушка твёрдо вознамерилась во что бы то ни стало добраться до дома и быть рядом со своими близкими в тяжёлые для них времена.

Спустя неделю Фьора и Филипп приехали в Бертен ближе к вечеру.
Старый и обнищавший замок, продуваемый ветрами, встретил герцогиню Бертенскую и её сюзерена затянутыми чёрными портьерами окнами, на донжоне высился родовой герб Бельтрами-де Бертен — чёрный волк на алом фоне, только герб был перечёркнут чёрной лентой, говорившей о том, что в замке траур…
Сердце Фьоры пропустило удар, кровь в венах похолодела.
— Фьора, похоже, мы опоздали… — проронил Филипп, спешившись, и помог спешиться Фьоре, которая качала головой.
— Нет, этого не может быть! Они не могли умереть! — вскричала Фьора, вырываясь от Филиппа, который пытался её удержать и успокоить. — Только не так, нет, только не это!
Фьора билась в руках Селонже, давясь слезами и умоляя её отпустить. На крики девушки выбежала прислуга.
Пока конюх отводил лошадей в конюшню, чтобы задать им воды и овса, Филипп и немолодая светловолосая служанка крупного телосложения уводили Фьору в замок, несмотря на её протесты.
— Жаклин, пусти меня, пусти! Я должна хотя бы с ними проститься! Я была нужна им, а меня не было рядом, я никогда себе это не прощу! — кричала Фьора, не переставая плакать и вырываться из держащих её рук служанки и сюзерена.
— Госпожа Фьора, слезами горю не поможешь. Мы похоронили госпожу Иерониму и девочек в семейной усыпальнице, теперь они навсегда избавлены от страданий, — пыталась Жаклин успокоить Фьору, на которую не действовали никакие увещевания.
— Фьора, вы не одна, я не брошу вас наедине с вашим горем, — пообещал ей Филипп, уводя Фьору в замок при помощи Жаклин.
Отведя девушку в гостиную, Филипп и Жаклин устроили Фьору в кресле возле камина и закутали её в тёплый плед, разожгли огонь. Служанка сделала Фьоре ежевичный отвар, но чтобы Фьора его выпила, ей и Филиппу пришлось заставить юную герцогиню это сделать.
Казалось, что известие о смерти мачехи и сестёр выпило из Фьоры всю жизнь, и теперь от девушки осталась одна оболочка, лицо Фьоры было бледно, она уже не билась в рыданиях, но не прекращала плакать уже молча, тоскливо глядя перед собой опухшими от пролитых слёз глазами.
Больших усилий Филиппу и Жаклин стоило накормить Фьору луковым супом, потому что девушка отказывалась от еды, но подействовала угроза герцога де Селонже накормить её из рожка как ребёнка. Как бы ни было больно и тяжело на душе, Фьоре пришлось послушаться и съесть половину того, что для неё приготовили, больше себя заставить съесть она была не в силах.
Филиппу и Жаклин пришлось удовольствоваться тем, что Фьора поела только половину супа. Больше она есть уже не могла — и так с трудом съела ту половину. Рыцарь и служанка решили уже не мучить юную герцогиню и отвели её в покои, уложив спать и затопив там камин.
Но Фьора лишь молча лежала до половины ночи в своей постели, глядя на ветхий покров балдахина, иногда из груди её вырывались всхлипывания. Дежуривший возле её постели Филипп мягкими движениями утирал льющиеся из её глаз слёзы.
Странно, почему-то сейчас, перед лицом боли утраты мачехи и сестёр, герцог де Селонже не казался ей исчадием Ада и худшим человеком из когда-либо живших на земле. Фьора неожиданно для себя самой ловила себя же на мысли, что в такие горестные моменты ей нужна спокойная и уверенная забота её сюзерена, его присутствие рядом немного согревало её, и она чувствовала себя не настолько одинокой.

Фьора привыкала к тому, что теперь она осталась круглой сиротой в этом мире: едва родившись на свет, она потеряла маму Мари Бельтрами-де Бертен; в её десять лет отец Фьоры погиб на дуэли с человеком, у которого Фьора служит оруженосицей.
И вот теперь в шестнадцать лет Фьора лишилась вместе с сёстрами своей мачехи Иеронимы — пусть покойная мадам Бельтрами-де Бертен никогда не была нежной и балующей матерью для своих родных и приёмной дочерей.
Но Фьора всегда воспринимала Иерониму как свою вторую маму, и сейчас её душу сжирала леденящая пустота с ощущением, будто бы из её груди наживую выдрали сердце.
Уснула Фьора только под утро, проспав до полудня. И с наступлением нового дня на Фьору навалилось много забот, которые повлекла смерть её мачехи с сёстрами.
Едва проснувшись, Фьора немного поклевала принесённый Жаклин завтрак — яичница с зеленью и брусничный отвар. Одевшись при помощи той же служанки, Фьора навестила в семейной усыпальнице герцогов Бертенских покоящихся там Иерониму и Карлу с Пьетрой. Стоя на коленях, не обращая внимания на холодные плиты, Фьора молилась за души мачехи и сестёр, просила у них прощения за то, что её не было с ними рядом.
Немного она смогла облегчить душу Жаклин, поделившись с ней той тяжестью, которая была у неё на сердце.
— Жаклин, милая, как давно болели матушка и девочки? — спросила Фьора, сидя на кухне в обнимку с Жаклин.
— Госпожа Фьора, герцогиня Иеронима и девочки заболели месяц назад. Я говорила им, что нужно сообщить вам, но госпожа герцогиня категорически мне это запретила. Всё это время я заботилась о них. Лишь когда герцогиня Иеронима и девочки слегли в бреду, я взяла на себя дерзость написать вам, — грустно ответила служанка, по-матерински поцеловав Фьору в макушку.
— Жаклин, спасибо тебе, что ты всё это время заботилась о них. Я никогда этого не забуду, — поблагодарила Фьора служанку и крепко её обняла.
В кухне её и застал Филипп, предложив Фьоре прогулку. Девушка, пожав плечами, согласилась. Гуляя по окрестностям Бертена со своим сеньором, Фьора насобирала букет различных цветов и принесла его в усыпальницу, положив на могильную плиту, под которой покоились тела Иеронимы и Карлы с Пьетрой.
Когда Фьора молилась за души дорогих ей людей, Филипп не прерывал её занятия, а присоединился к её молитве, коснувшись своей огрубевшей от многолетнего обращения с оружием рукой ещё не успевшей огрубеть руке Фьоры, желая вселить в девушку хоть крупинку бодрости, и Фьора была ему благодарна за такую поддержку.
Когда Фьора облачилась в траурные чёрные цвета и отгоревала первые дни после утраты Иеронимы, Карлы и Пьетры, пришлось разрешать юридические вопросы, связанные со вступлением в наследство, пришлось в присутствии нотариуса заполнять ворохи нужных бумаг, благо, что Филипп и Жаклин её поддерживали.
Не обошлось и без того, чтобы Филипп не написал письмо Кьяре Альбицци, попросив девушку приехать и поддержать Фьору, на что Кьяра откликнулась и приехала в Бертен, испросив отпуска у принцессы Марии, чтобы быть рядом с Фьорой в трудные для неё времена. И Фьора была безмерно благодарна Кьяре за такую поддержку.
Рядом с Кьярой, Филиппом и Жаклин было легче переносить боль сиротства, которая обрушилась на Фьору.
Кьяра тоже стала надёжным плечом, на которое Фьора могла опереться, кому могла поплакать о наболевшем и поговорить о том, что гнетёт.
До ноября месяца Фьора, Филипп и Кьяра жили в Бертене. За это время боль Фьоры не улеглась, но уже ощущалась менее остро.
Филипп нашёл хорошего управляющего, который следил бы за благополучием Бертена в отсутствие Фьоры, из числа верных ему рыцарей, которого попросил приехать из Бургундии. Новым управляющим Бертена оказался молодой мужчина в возрасте тридцати лет Этьен де Бриньи, которого Филипп давно знал как ответственного, порядочного и честного человека. Потому и был герцог де Селонже уверен в его благонадёжности, что он сможет навести порядок на землях Фьоры, пока она морально убита своей утратой и не может заниматься делами своего феода.

С наступлением января 1476 года Фьора, Кьяра и Филипп вернулись в Париж. Принцесса Мария была счастлива возвращением Кьяры и ничуть не выражала недовольства, что графиня Альбицци отсутствовала так долго. Дочь Карла Смелого всё же обладала очень добрым сердцем и понимала, как нужна поддержка подруг и друзей в нелёгкие времена, к тому же в семье Фьоры было такое горе…
Фьора и Филипп снова вернулись жить в особняк герцога на улице Роз, всё это время Матье де Прам исправно и в полном порядке содержал доверенную ему вотчину.
Казалось бы, жизнь в особняке герцога де Селонже снова вошла в свою колею, Фьора как и раньше выбиралась куда-нибудь с Кьярой, вместе девушки устраивали ночёвки и посиделки, только Фьора совсем перестала смеяться и улыбаться, ничто её не радовало, и она жила как будто по инерции.
Из-за траура по мачехе и сёстрам Фьора перестала посещать балы, к своему, впрочем, облегчению. Филипп де Селонже, видя, в каком Фьора состоянии, решил на время дать ей отдых и не гонять её с совершенствованием боевых навыков.
Желая хоть немного вернуть Фьоре вкус к жизни, Филипп часто беседовал с ней на отвлечённые темы в библиотеке, водил её на показы мистерий в городе, покупал для неё новые книги и заказывал для девушки новые платья, приглашал её на совместные прогулки по городу и устраивал для неё пикники на природе. Фьора искренне благодарила сюзерена за то, что он для неё делает, порой робкая улыбка мелькала на губах девушки, тёплым огоньком признательности светились серые глаза.
С течением времени Фьора уже и не знала, как ей относиться к своему сюзерену. Двойственные чувства боролись между собой в её душе. С одной стороны, Фьора должна была мстить за своего отца, убитого на дуэли герцогом де Селонже, пока она дышит и бежит по венам её кровь, должна была положить на алтарь мести за родителя всю свою жизнь, она не имеет права предавать память родного папы.
Она — единственная из герцогов Бертенских на этом свете, что накладывает свои обязательства. Но с другой стороны, Фьора постепенно проникалась благодарностью и нежностью, безмерным теплом к своему сюзерену, который протянул ей руку и не бросил наедине с её горем, заботился о ней, был рядом, помогал и поддерживал.
Фьора презирала и ненавидела себя за то, что вопреки долгу кровной мести за отца, она проникается светлыми чувствами к его убийце.
Что до Филиппа, то он часто ловил себя на мысли, что с появлением в его жизни Фьоры он утратил свой привычный уклад и покой, эта девушка вносила сумятицу в его думы и зажигала огнём текущую по венам кровь.
Те дни, что он прожил в Бертене и был рядом с Фьорой, сильно изменили его чувства к этой девушке. Видя её горе и боль утраты близких, когда Фьора была похожа на собственного призрака, Филипп чувствовал, что ей нужна поддержка и опора, что одной ей будет нелегко выстоять перед лицом такого несчастья. И он охотно стал для девушки этой опорой и поддержкой, в которых она так нуждалась, даже без всяких просьб с её стороны.
Он считал, что в такую нелёгкую пору для Фьоры он должен быть с ней рядом и подставить ей плечо, что он несёт за неё ответственность как её сюзерен и не имеет права бросить Фьору лицом к лицу с её горем.
Примешивалось и здесь чувство вины перед девушкой за то, что по его вине она лишилась в десятилетнем возрасте родного отца. Филипп понимал, что вряд ли когда сумеет искупить вину перед Фьорой за гибель её родного, любимого и близкого человека, но считал, что должен хотя бы попытаться.
Герцог де Селонже никогда раньше не смог бы допустить мысль, что вновь сможет испытывать к кому-то чувства нежности, тепла и стремление оберегать.
Они оба, мужчина и девушка, запутались в паутине, из которой вряд ли смогут выбраться своими силами.

Глава 11. Одно предательство

Жаркие летние дни августа пролетали подобно чайкам. Желание жить вновь вернулось к Фьоре. Понемногу она оправлялась после постигшей её утраты, вновь училась чему-то радоваться. Например, радоваться времяпровождению с Кьярой во время ночёвок юной Альбицци в особняке на улице Роз, совместным вылазкам Кьяры и Фьоры искупаться в речке, прогулкам по городу и просмотру уличных представлений.

Филипп совершенствовал с Фьорой её боевые навыки, вытаскивал девушку на совместные пикники на природе, нередко составлял ей компанию в библиотеке — где Фьора нередко читала книги из его большой коллекции. Большое удовольствие Фьоре доставляло слушать, как её сюзерен вслух читает ей какое-либо произведение. Низкий голос Селонже с лёгкой хрипотцой она находила очень красивым, внушающим уют и спокойствие.

Фьора сама уже всё хуже и хуже понимала самое себя. Она ни на день не забывала, что должна воздать герцогу де Селонже за гибель с ним на дуэли её отца, должна отомстить убийце Франческо Бельтрами-де Бертен, как единственная живая наследница древнего и славного рода. Это её долг, если она считает себя дочерью своих родителей.

Но в то же время Фьора ловила себя на том, что чувствует к своему сюзерену тепло и нежность, благодарность за сделанное для неё, ей нравилось его присутствие рядом с ней, девушку тянуло к бургундцу с пугающей её силой, кровь в венах горела огнём — стоило рыцарю случайно прикоснуться к ней, даже молчать с ним ей было легко.

Не раз Фьора представляла перед мысленным взором, как Филипп привлекает её к себе, как его губы приникают в поцелуе к её губам, его руки блуждают по её телу… О таком Фьора читала в книгах, но не испытывала на себе, что ей очень хотелось пережить с Филиппом.

И Фьора презирала себя, ненавидела за то, что её непреодолимо влечёт к убийце её отца, ругала себя за то, что не может совладать с собой, горя любовью к злейшему врагу, которому должна мстить, пока бьётся её сердце в груди и бежит кровь по венам.

Филипп не догадывался о том, какая внутренняя битва развернулась в душе Фьоры между противоположными друг другу чувствами. Но и он не избежал ловушки, в которую его поймало когда-то почти забытое ощущение нежности и тепла к другому человеку, к женщине. Его ловушка носила имя Фьора, её чёрные волосы густым водопадом струились ниже талии, а серые глаза так походили на заволочённое тучами зимнее небо.

Филипп пребывал в плену пылкой любви к девушке, которая служит у него оруженосицей, живёт с ним под одной крышей, обладает пылким нравом и так прекрасна, и у него не было ни малейшего желания и сил разрушить этот плен.

Филипп не думал, что после Беатрис де Ош сможет так сильно полюбить кого-то ещё, но дерзкая и своевольная девчонка из почти что разорённого герцогства стала тем человеком, ради которого Филипп был готов броситься в любое пекло и к чьим ногам готов бросить целый мир, кто стала для него всем миром.

Не единожды он рисовал в своём сознании картины, как преподносит ей обручальный браслет, как священник читает над ними молитву, связывая церковным обрядом навсегда и воедино их жизни, как в спальне наедине он не спеша спускает с плеч Фьоры сорочку и оставляет поцелуи на шее Фьоры, спускаясь ниже к её ключице и груди.

Не было дня, чтобы Селонже не мечтал позволить себе ласку к Фьоре, а не просто водить её на развлекательные мероприятия, беседовать с ней, читать вместе книги в библиотеке и выбираться на пикники. Но каждый раз, стоило ему помыслить о чём-то большем, он мысленно одёргивал себя и напоминал себе же, что если он попытается Фьоре намекнуть на нечто большее, собственная оруженосица с негодованием его отвергнет, верная памяти своего убитого им отца.

Совместное существование с Фьорой под одной крышей было для Филиппа одновременно и пыткой, и Раем. Минул год, как Фьора живёт в его доме. Ещё два года её службы — и Филиппу предстоит посвящать её в рыцари, после этого ему придётся отпустить девушку от себя, как бы ни было Селонже мучительно думать об этом.

Про себя Филипп молился о том, чтобы время не утекало так быстро, чтобы эти оставшиеся два года службы Фьоры не пролетали так быстро, чтобы она была рядом.

Одно портило Филиппу радость жизни под одной крышей со своей несбыточной мечтой — Фьора не оставляла своих визитов в дом графа Кампобассо, от общения с которым Филипп неоднократно предостерегал свою оруженосицу.

— Монсеньор, а что у нас на ужин? — как-то раз спросила Фьора, вернувшись домой вечером в особняк на улице Роз после посиделок за чаем с пряниками у Никола и прогулки с Кьярой.

— А что, Кампобассо лапшой не угостил? — сорвалось с языка Филиппа ехидное высказывание.

— Монсеньор, как вы так можете говорить о графе Никола? Он хороший человек и любит меня! Он всегда был верным другом моего отца, прекратите уже о нём злословить! — вскипела Фьора, сердито прожигая Селонже взглядом своих серых глаз.

— Фьора, я ваш сюзерен, если вы ещё не забыли об этом. И мой долг научить вас не только быть рыцарем, но и заботиться о вашем благополучии, я отвечаю за вас. Если не перед вашими близкими, то перед своей совестью, — заметил Филипп без тени гнева, мягко положив свою руку на плечо Фьоры. — Вам всего семнадцать, вы пока что не умеете разбираться в людях, а желающие этим воспользоваться всегда найдутся. Неужели вы сами не понимаете, что граф Никола манипулирует вами, играет на ваших дочерних чувствах?

— Монсеньор, при всём к вам уважении, вы ошибаетесь. Граф Никола остался верен памяти моего отца и заботится обо мне из братской любви к своему погибшему товарищу. Он мне как отец, которого я потеряла. Когда я прихожу в гости к графу Кампобассо, то забываю о том, что я осталась круглой сиротой, что у меня никого из родных не осталось. Зачем вы порочите человека, который заботится обо мне как о своей родной дочери? — прозвучали горько слова Фьоры, взявшей руку Филиппа, которая ранее лежала на её плече, в свою.

— Потому что хочу уберечь вас от человека, которому вы нужны для каких-то его корыстных целей, потому что хочу защитить. Я это уже говорил. Никола вами играет, манипулирует вашим чувством привязанности к нему ради своей выгоды. Но вы как будто засунули в уши свечной воск подобно Одиссею, — горько усмехнувшись, Филипп покачал головой и погладил по волосам Фьору, надувшуюся подобно воробью на ветке дерева в сильные холода.

— Монсеньор, хочу только сказать вам, что вы ошибаетесь насчёт Никола. Когда я в десять лет поступила учиться в школу рыцарей, именно он опекал меня. Именно при его поддержке я поехала учиться в столицу. Граф Кампобассо заменил мне отца. И я была бы вам благодарна, если бы вы прекратили своё злословие про этого человека, — с непреклонностью и упрямством ответствовала Фьора, отшатнувшись от Филиппа.

— Может быть, в ту пору у графа Никола и были к вам какие-то добрые чувства, и я допускаю, что он мог вас любить, но я не уверен, что сейчас в нём не победила своекорыстность любовь к вам, Фьора, — не оставлял Филипп попыток достучаться до девушки.

— Я не хочу это слушать, монсеньор. Тема закрыта, — отрезала Фьора, убежав в свою комнату.

Попытка Филиппа убедить в своей правоте оруженосицу успехом не увенчалась, как бы он ни старался.

Одним сентябрьским днём с небес проливался такой сильный дождь, что Фьоре нечего было и думать о том, чтобы выбраться куда-то погулять с Кьярой. Даже пришлось отказаться от занятий боевой подготовкой под руководством Филиппа на свежем воздухе. Дождь как из ведра и размокшая земля во дворе никак не способствовали плодотворным упражнениям.

Но зато Фьора могла устроиться со всеми удобствами в кабинете Филиппа и вместе почитать какую-нибудь книгу из его богатой библиотеки. Что она и сделала.

Вдвоём молодой мужчина и девушка коротали время за чтением романа о Тристане и Изольде, читая друг другу вслух. Когда кто-то из них уставал читать, другой или другая его сменяли.

Филипп и Фьора, несмотря на скверную погоду за окном, наслаждались этим днём в компании друг друга и проводили время за чтением романа, в процессе чтения обсуждая прочитанное.

Как узнал Филипп, единственный персонаж в романе о Тристане и Изольде, который её не бесит, это служанка Бранжьена, которая всегда была верной Изольде, причём настолько, что легла вместо неё на брачное ложе с королём Марком, чтобы тот не узнал, что Изольда на момент их свадьбы не была девственницей.

Оба, Селонже и Бельтрами, сидели на диване в его кабинете и распивали бутылку бургундского вина, закусывая приготовленными Матье де Прамом булочками с сыром.

Филипп вслух читал книгу, а Фьора набралась смелости и прислонилась к Филиппу, наслаждаясь приятным звучанием его голоса и исходящим от него теплом.

Но идиллию их прервал стук в дверь, которая при открывании скрипнула, и на пороге показался Матье, держа в руках какой-то лист бумаги.

— Монсеньор герцог, прошу простить за то, что вас прерываю. Герцогиня де Бертен, вам письмо. Велено передать лично в руки, — Матье подошёл к Фьоре и вручил ей в руки бумагу.

Фьора поблагодарила Матье и встала, пройдясь по кабинету, читая послание, в котором говорилось:

«Здравствуй, дорогая Фьоретта. Надеюсь, ты ещё не забыла твоего верного и любящего тебя друга Никола. Моя дорогая девочка, срочная необходимость вынуждает меня отрывать тебя от твоих дел. Мне очень нужно с тобой поговорить. Приходи так быстро, как только можешь. Это очень важно. Крепко тебя обнимаю и желаю тебе всего самого наилучшего.

С бесконечным теплом и уважением,

Граф Никола ди Кампобассо».

Фьора сложила записку вчетверо и убрала в карман своих бридж.

— Монсеньор, граф Кампобассо просил срочно зайти к нему, это очень важно. Я пойду сегодня, — безапелляционно поставила Фьора перед фактом своего сюзерена, схватив одну булочку с подноса и поедая её на ходу.

Выйдя из кабинета, Фьора отправилась в прихожую, Филипп вышел следом за ней, крича вдогонку, что по такой погоде лучше никуда не ходить.

— Фьора, не может быть и речи о том, чтобы вы куда-то шли по такому дождю, оставайтесь дома! — Филипп схватил за руку Фьору, уже надевшую плащ и собиравшуюся переступать порог дома прямо в умываемый дождём Париж.

— Вы не имеете права меня насильно удерживать! Я навещу друга моего отца, дело очень срочное! — возразила Фьора, вырвавшись от Филиппа и убежав на улицу.

— Фьора, вернитесь сейчас же! Куда вы по такой погоде? — Филипп догнал девушку и схватил её за локоть.

Дождь понемногу унялся, и теперь лишь редкие капли срывались с неба.

— Монсеньор, скоро распогодится. Вам не стоит за меня переживать. Хочу вам напомнить, что хоть я ваша оруженосица, вы не можете мне запретить общаться с теми, с кем я хочу! — воскликнула недовольно Фьора, вскинув голову и побежав прочь от дома сюзерена.

За полтора часа она добралась до дома Никола Кампобассо. Постучав в двери его особняка, Фьора ждала, когда ей откроют. Впустила её внутрь подошедшая к двери открывать молодая служанка, она же и проводила Фьору до дверей кабинета своего хозяина, оставив после девушку одну.

    Нерешительно потоптавшись у дверей кабинета Кампобассо, Фьора вздохнула и повернула ручку, потянув дверь на себя, после переступила порог.

— А, Фьоретта, здравствуй, — поприветствовал Никола вошедшую девушку, — я ждал тебя, дитя моё. Садись, — граф указал на кресло напротив его собственного.

Фьора присела, скрестив руки на груди.

— Вы приглашали меня, вот я и пришла. Рада видеть вас в добром здравии, — Фьора улыбнулась Никола.

— Фьора, моя дорогая, я позвал тебя по той простой причине, что дело очень серьёзное. Как ты знаешь, семья покойного светлейшего короля Людовика пребывает в ссылке, в Оверни… По милости узурпатора Карла, сжившего со свету своего брата.

— Да, мне это известно, — Фьора грустно улыбнулась и устремила взгляд своих больших серых глаз в окно. Одна прядь чёрных волос выбилась из причёски и девушка заправила её за ухо.

— Фьора, твой сюзерен замыслил уничтожить бывшую королеву Шарлотту, принцесс Жанну и Анну с принцем Карлом.

— Я поверить в это не могу, граф! — Фьора в ужасе зажала себе рот рукой. Девушка очень симпатизировала покойному королю Луи и эта симпатия распространилась на его семью, живущую в изгнании, поэтому её очень тревожило, что с ними будет.

— Но тебе придётся в это поверить, Фьора. У кардинала дю Амеля в кабинете я нашёл список смертников, где первыми значатся имена королевы с детьми. — Взяв со стола лист бумаги, Кампобассо протянул его Фьоре.

Девушка бегло проглядела написанное на листе бумаги, не веря прочитанному и пробегая текст глазами по второму и третьему разу. Увы, граф Кампобассо не шутил насчёт того, что в списке была указана семья покойного Людовика XI.

— Сама видишь, Фьора, до чего дошёл в своей жестокости твой сеньор, — Кола покачал головой и возвёл глаза к потолку, — не забывай, именно он застрелил на дуэли твоего отца…

В сознании Фьоры проносились ворохами события из прошлого. События семилетней давности. Гибель родного отца, тело которого с простреленной левой грудью, в крови, привезли на носилках Филипп и его люди. Малышки Пьетра и Карла, прячущиеся за спиной Иеронимы. Фьора, давшая клятву в десять лет отомстить за отца Филиппу. Нагрянувшие спустя неделю солдаты Карла Смелого, которые расхитили ценности в Бертене и уехали. Тяжесть сиротства, боль утраты…

— Фьора, хватит считать ворон, — прервал Кампобассо поток её воспоминаний.

— Я вас внимательно слушаю, граф, — Фьора села в кресле ровнее.

— Фьора, герцога де Селонже нужно остановить, причём немедленно. — Вынув из кармана своего колета какую-то прозрачную склянку с серым порошком, Никола отдал её в руки Фьоры. — Фьора, девочка моя, возможно именно в твоих руках находится судьба законных властителей Франции и всей страны. Не дай же своему бессердечному сеньору лишить страну её будущего.

— Что от меня требуется? — сразу перешла она к делу.

— Подсыпь этот порошок в вино герцогу. Отомсти за своего отца и спаси семью покойного короля Людовика. Довольно мессер де Селонже гневил небеса своими делами.

— Вы хотите, чтобы я его убила? — Фьора ощутила, как похолодело у неё в животе. Кровь прилила от лица к пропустившему удар сердцу. — Мне кажется, что убийство…

— Порой единственный выход, Фьора, — не дал ей закончить Кампобассо, — увы, с такими как мессер де Селонже решать всё словами бесполезно.

— Я сделаю это, — девушка вздохнула и спрятала склянку с ядом в карман своих бридж. — До свидания, граф. — Фьора встала с кресла и покинула кабинет.

Фьора покинула дом Никола и шла обратно домой на улицу Роз в полной растерянности и в расстроенных чувствах. У неё не вызывали сомнения слова графа Кампобассо, что герцог де Селонже готовит уничтожение близких покойного короля Людовика.

Как думала Фьора, если Филипп смог застрелить её отца, то и убить бывшую королеву с её родными у него поднимется рука. Фьора не теряла надежды, что Карл Смелый недолго продержится на троне, что однажды на троне Франции будет сидеть законный наследник Людовика — принц Карл.

Желание мести и стремление защитить семью покойного короля Людовика заглушило в душе Фьоры голос совести, шепчущей своей владелице, что убивать человека, который сделал тебе столько добра — настоящее вероломство, но Фьора ему не вняла.

Пусть к Филиппу в её сердце зародилась первая робкая любовь, Фьора решила, что сумеет принести её в жертву своей цели, всё равно ей нельзя любить того, кто убил её отца семь лет назад.

Придя домой, Фьора извинилась перед Филиппом, что вела себя с ним так дерзко и убегала в такой спешке, предложив возобновить чтения истории о Тристане и Изольде. Филипп не держал на неё зла и встретил её идею провести вместе досуг одобрительно.

Начатая бутылка вина была опустошена до половины и словно ждала Фьору, половина сырных булочек тоже была не тронута.

Пока Филипп читал вслух девушке роман, Фьора стояла около его рабочего стола спиной к сюзерену, распущенные волосы девушки заслоняли от Филиппа происходящее. Пользуясь этим, Фьора достала склянку с серым ядовитым порошком и высыпала в бокал Филиппа, в который налила вина, после она налила вино себе. Порошок в бокале Селонже быстро растворился.

Вернувшись на диван к Филиппу, она протянула ему бокал с растворённым порошком. Но, хоть Фьора приняла решение избавиться от Филиппа, на душе у неё скреблись кошки, Фьора ощущала себя словно перепачканной во всех сточных канавах города.

Она и хотела помешать Филиппу опустошать его бокал, хотела ему крикнуть, чтобы он не пил вина из своего бокала. Но в сознании Фьоры всплыли образ отца в крови и с дырой от пули в левой груди, да слова графа Кампобассо, что герцог де Селонже замыслил по приказу дю Амеля убить королеву Шарлотту и принцесс Анну с Жанной вместе с принцем Карлом, которые живут в ссылке.

И Фьора заставила голос совести заткнуться. Опустошив свой бокал, Филипп поставил его на свой стол и потёр горло, закашлявшись. Потом он схватился за горло.

— Фьора!.. что… здесь было?! — вырвалось у Филиппа сквозь кашель, он жадно хватал ртом воздух, рухнув на колени.

— То, что помешает вам дальше совершать ваши преступления. Вы не сможете больше никому навредить, — выдавила из себя Фьора сквозь слёзы, размазывая их по лицу.

— Подлая тварь! А я доверял вам, как последний идиот — доверял! — выкрикнул Филипп, упав на пол, сжавшись всем телом и схватившись за живот, не переставая хватать ртом воздух. Незаметно он открыл тайник в своём кольце и съел какое-то зёрнышко.

— Ваша Милость, что тут у вас произошло? — раздался вопрос вошедшего в кабинет Филиппа и немало встревоженного Матье де Прама.

— Она… пыталась отравить… меня! — еле выдавил из себя Филипп, тяжело дыша и покрываясь испариной.

Дальше всё произошло настолько быстро, что Фьора даже не сумела вовремя среагировать. В считанные секунды Матье очутился рядом с Фьорой и оглушил её ударом кулака, и больше девушка в своём беспамятстве не помнила ничего…

Очнулась Фьора уже в тёмном подвале среди груды старых и позабытых вещей, в полутьме — свет робко проникал через стёкла в слуховом оконце. Голова звенела как пустая бочка. Ощупав свою голову, Фьора даже нашла на ней шишку. Наверное, от кулака Матье де Прама…

Кое-как поднявшись на ноги, хотя голова её кружилась, Фьора прошлась по своему узилищу, но особо расхаживаться здесь в маленьком помещении она не могла.

Внезапно до слуха Фьоры донеслись звуки кованых сапог по вымощенному дорогой плиткой полу, замок на двери её темницы лязгнул, и вместе с Матье де Прамом зашло человека три в лёгких доспехах и ливрее королевской гвардии.

— Вот эта отравительница, Фьора Бельтрами-де Бертен. Мой сюзерен год назад взял её себе в оруженосцы. Кто же знал, что девчонка так ему за доброту отплатит?.. — относился вопрос Матье к категории риторических.

— Ну, а вы, мессир де Прам, почём знаете, что она отравила вашего господина? — спросил молодой светловолосый гвардеец.

— Хотелось бы тоже узнать, — вторил товарищу гвардеец с каштановыми волосами и пышными усами.

— Мой господин сам мне сказал, что она пыталась его отравить, — прозвучал ответ Матье. — Я тогда её оглушил и запер здесь. Вот это я нашёл в её карманах, — с этими словами Матье передал пустую склянку, в которой был споенный Филиппу яд, рыжеволосому гвардейцу, который принялся внимательно изучать улику.

— А как сейчас ваш господин? — поинтересовался немолодой рыжеволосый гвардеец, подозрительно косясь на перепуганную и словно окаменевшую Фьору.

— Сейчас возле него сиделка. Мой господин совсем плох. Я боюсь, что он может не пережить эту ночь, — печально проронил Матье, опустив голову. — И всё из-за этой дряни! — Матье хотел кинуться с кулаками на Фьору, но его остановил рыжеволосый гвардеец.

Двое других служителей порядка тем временем скрутили Фьору, вопреки её попыткам сопротивляться, и связали ей руки крепкой верёвкой. Но она молчала и ничего не говорила, только плакала, всхлипывала и шмыгала носом, прекрасно понимая, что оправдания ей не помогут.

Матье вышел из подвала, поднявшись по ступенькам. Гвардейцы грубо выволокли Фьору из подвала, а затем и из дома. Доведя девушку до закрытой повозки, запряжённой шестёркой лошадей, гвардейцы открыли дверцу повозки, втолкнули в неё Фьору и закрыли за девушкой дверцу.

Повозка неслась по парижским дорогам до каменного тюремного здания Бастилии.

Первое, что с Фьорой не преминули сделать, это отобрать у неё обувь и одежду, выдав ей грубое рубище. Пока Фьора вынужденно переодевалась в то, что ей дали, ей пришлось вытерпеть в свою сторону немало сальных взглядов и выслушать много сомнительных похабных комплиментов её красоте, которая всё равно зачахнет в стенах тюрьмы.

После её потащили в допросную, где выбивали из неё признательные показания. Но с Фьорой тюремщикам даже стараться не пришлось — девушка мгновенно созналась во всём, в чём её обвиняли, не выдержав избиений, от которых болело всё тело, и, испугавшись угрозы, что её запрут в камере с мужчинами, которые точно не откажут себе в таком удовольствии как дармовая девка…

Но лишь одно не смогли вытащить из Фьоры её тюремщики — как бы её ни запугивали, как бы ни избивали, Фьора не выдала графа Кампобассо, заявляя, что действовала одна.

Заточили девушку в сырой и холодной тюремной камере, где из всех удобств была лишь охапка соломы, источающая скверный запах, и ведро для справления нужды. Плесень сочилась с потолка и стен камеры, сновали туда-сюда крысы, от чего Фьоре было ещё противнее здесь находиться.

Поесть ей дали кусок чёрствого хлеба и кружку холодной воды. Воду Фьора выпила, но была так угнетена морально всем произошедшим, что разделила свой хлеб с обитающими в её камере крысами.

Так потянулись для Фьоры долгие и однообразные дни в тюрьме. Каждый день ей приносили раз в сутки поесть кусок хлеба и кружку воды. Каждый день её таскали на допросы, где насилием и угрозами пытались вытащить новые сведения — после которых на теле Фьоры места живого не было от синяков и кровоподтёков, но поняв, что из Фьоры больше ничего не вытащить, прекратили таскать её на допросы спустя два месяца.

Существование Фьоры в тюрьме было мучительно для девушки. От запаха собственного немытого тела давно стало тошно, тогда как Фьора привыкла к различным маслам и розовому мылу в доме своего сюзерена. Стены тюремной камеры, казалось, сужались вокруг неё и грозили раздавить.

Как узнала Фьора позже, по подозрению в попытке отравить Филиппа де Селонже в Бастилии также содержался граф Никола Кампобассо — это Фьоре довелось узнать, подслушав разговор двух стражников, когда её вели в камеру после крайнего допроса.

К большому сожалению для Фьоры, у неё не было никакой возможности поговорить с Никола хоть немного, расспросить — как с ним обращаются, сказать несколько ободряющих слов и поддержать, хотя сама Фьора сильно нуждалась в поддержке и словах ободрения. У неё не было надежды, что она выберется из Бастилии, не было надежды остаться в живых.

Над Фьорой ещё не было суда, но девушку не покидала мысль, что её не ждёт ничего, кроме эшафота на Гревской площади.

Наступил декабрь, принеся с собой пробирающие до костей зимние холода, от которых у Фьоры зуб на зуб не попадал. Не спасало даже то, что Фьора куталась в солому, надеясь спастись от холода тюремной камеры.

Всё, что Фьоре оставалось в её положении — это оплакивать свою порушенную своими руками жизнь, убитую и поруганную ею любовь, свои надежды и мечты… всё она утратила, ничего не осталось…

Так желавшая отомстить за своего отца и спасти семью покойного короля Людовика, сейчас Фьора ожидает суда над ней в тюрьме. Даже никаких свиданий ей не разрешали. Наверняка единственным человеком, кто вообще станет скорбеть о Фьоре, когда её казнят за убийство своего сюзерена, будет Кьяра Альбицци.

Никого из родных у Фьоры не осталось, и всё её немногое состояние, скорее всего, перейдёт в руки короля Карла Смелого…

Фьора много бы отдала сейчас за то, чтобы снова стать ребёнком, снова жить с отцом, Иеронимой и сестричками, чтобы не знать никаких забот и тревог, чтобы купаться в любви и заботе своих родителей.

За большое счастье девушка сейчас бы посчитала хотя бы одно короткое свидание с Кьярой — поделиться с ней тяжестью на сердце, поплакать у неё на плече, а не в одиночестве — зарывшись в пахнущую гнилью солому.

Но даже в этом ей было отказано.

Вот уже три месяца она узница Бастилии — за то, что отравила собственного сюзерена. У Фьоры не было сомнений в том, что Филипп мёртв. После такого, как думала девушка, не выживают.

В тот злополучный день Фьора высыпала в бокал вина Филиппа весь порошок из склянки, данной ей графом Кампобассо.

Пребывание в тюрьме очень дурно сказалось не только на душе Фьоры, отняв у неё мужество и надежду, но и на её телесном здоровье: всё чаще Фьору стал мучить сильный и буквально раздирающий грудь кашель, от которого боль отдавала даже в лопатки.

От постоянного недоедания Фьора очень сильно ослабла и еле находила силы на то, чтобы встать со своей кучи соломы по утрам.

Под глазами её обозначились тёмные круги, лицо сильно похудевшей Фьоры осунулось и было бледно, словно девушку достали из гроба.

Сейчас Фьора без сил лежала на своей куче соломы и уныло взирала на низкий потолок её камеры. Упади ей сейчас на голову небосвод, Фьоре казалось, что она бы не дрогнула.

Но из её апатии Фьору вырвал лязг замка её камеры, дверь открылась, и молодой стражник переступил порог.

— Бельтрами, к тебе посетитель, — сообщил он ей.

От неожиданности Фьора резко подскочила и села на своём ложе.

— Кто ко мне пришёл? Неужели Кьяра? — сорвались с губ Фьоры слова, исполненные робкой надежды.

— Ну, здравствуйте, Фьора, — раздался знакомый голос, и порог камеры Фьоры переступил человек, которого она уж точно не ждала увидеть.

— Мессир де Селонже… — прошептала Фьора, не веря своим глазам и перекрестившись.

— Подумать только, девушка… До чего вы докатились, — горько проронил Филипп, скрестив руки на груди и смерив Фьору суровым взглядом светло-карих глаз.

Глава 13. Разговор с королём

Пока Фьора могла позволить себе в новых условиях немного прийти в себя после всего, что ей пришлось вынести в тюрьме, карета ближе к вечеру доставила Филиппа к королевскому дворцу.

Высокое положение и боевые заслуги позволяли ему говорить с королём, не испрашивая предварительно аудиенции, так что камердинер Карла Смелого провёл Филиппа прямо в его кабинет.

Но Филипп не ожидал, что король в кабинете будет не один. Открыв двери кабинета, Филипп с удивлением увидел там графиню Кьяру Альбицци, сидящую на диване напротив стола короля, умоляюще на него взирая и сложив руки в замок.

— Моё почтение, Ваше Величество, — поприветствовал Филипп Карла и поклонился. — Графиня Альбицци, не думал, что застану вас здесь, — обращены были его слова уже к юной Альбицци.

— Герцог де Селонже, я прошу вас, поддержите меня! Вот уже три месяца я обиваю пороги Бастилии, где держат Фьору, меня к ней не пускают, а когда я просила Его Величество о помиловании — получила отказ! — горестно взмолилась Кьяра, встав со своего места и подойдя к Филиппу, обратив на него подёрнутые слезами чёрные глаза.

— Графиня Альбицци, не падайте духом, мы вместе найдём выход, — попытался Селонже успокоить Кьяру.

— Графиня Альбицци, ваша подруга Фьора Бельтрами-де Бертен обесчестила себя, покушаясь на жизнь своего сюзерена. Не может быть и речи о том, чтобы её помиловать. Этот случай послужит уроком для других, — непреклонно отчеканил Карл, не сводя с Кьяры строгого взгляда своих тёмных глаз. — Вам лучше сейчас уйти, графиня Альбицци.

— Но Фьора мне как сестра, я люблю её! Ваше Величество, молю вас о милосердии! — Кьяра подошла к креслу, занимаемому королём, опустившись перед ним на колени. — Я сделаю что угодно, только прошу вас, пощадите Фьору!

— Не пытайтесь меня разжалобить, графиня Альбицци. Фьора предала вассальную клятву, пытаясь отравить своего сюзерена. Не испытывайте моё терпение, прося за эту бесчестную девицу. Я вас выслушал, но это ничего не меняет. Покиньте мой кабинет, — велел король девушке, потерев переносицу.

— Да, Ваше Величество, — проговорила Кьяра, упавшим голосом, поднявшись с пола и сделав реверанс. Отступая спиной вперёд, она покинула кабинет Карла.

— Что привело вас ко мне в такой час, герцог де Селонже? — задал вопрос Карл Филиппу.

— Монсеньор, я прибыл просить вас о помиловании Фьоры Бельтрами-де Бертен. Я прошу вас сохранить ей жизнь и освободить. Фьора стала пешкой в чужой грязной партии — это граф Кампобассо подбил её на преступление, — Филипп вытащил из-за пазухи конверт, распечатал его и протянул лист бумаги королю.

Карл пробежал глазами текст: «Я, Фьора Бельтрами, герцогиня де Бертен, признаюсь в том, что действовала по наущению графа Никола ди Кампобассо, введшего меня в заблуждение. Означенный граф Кампобассо подтолкнул меня к тому, чтобы я отравила герцога Филиппа де Селонже. Граф Кампобассо составил фальшивый список смертников, куда были внесены бывшая королева Шарлотта, принцессы Жанна и Анна, принц Карл. Граф Кампобассо сказал мне, что нашёл этот список смертников у кардинала дю Амеля, якобы по его приказу герцог де Селонже должен уничтожить семью покойного короля Людовика XI. Я сделала своё признание, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, без давления со стороны. Для себя я умоляю только о снисхождении и молю сохранить мне жизнь.

С уважением,

Фьора Бельтрами, герцогиня де Бертен».

Когда Карл закончил читать, то отдал листок обратно Филиппу, который поспешил убрать его в карман колета. Король помрачнел лицом.

— И вы завели ту же песню, что и графиня Альбицци? Значит, мои опасения, что Кампобассо причастен к покушению на вас, подтвердились. Но даже речи быть не может о том, чтобы я помиловал эту смутьянку, — сурово отрезал Карл.

— Ваше Величество, я умоляю вас, проявите снисхождение к Фьоре. Она совсем ещё девчонка, наивная, неискушённая, ведь вы и сами знаете, что ей заморочили голову, манипулируя ею! — Филипп опустился на колени перед своим сеньором, глядя ему в лицо.

— А Фьора позволила этому случиться. Да, Кампобассо виновен, и его казнят за то, что он сделал, но Фьора виновна не меньше. И мне непонятно, почему вы заступаетесь за неё, — Карл недовольно поджал губы. — И встаньте с колен, герцог де Селонже. Вам не идёт.

Филипп послушал веление короля и поднялся на ноги.

— Фьора ещё очень молода и совершила ошибку, но она всё осознала и сделала выводы. Я не считаю, что из-за интригана и манипулятора стоит ломать жизнь неопытной семнадцатилетней девчонке. Ваше Величество, я верой и правдой служил вам многие годы. Я прошу вас только помиловать Фьору. Более ни о чём, — взгляд карих глаз Филиппа скрестился с взглядом чёрных глаз Карла Смелого.

— Ну, хватит об этой девке! Слушать ничего не желаю! Я не понимаю, почему вы так пытаетесь её спасти от того, что она сама заслужила своими поступками! Она пыталась убить вас, подмешала вам яду в вино, презрела свой долг вассала, а вы ещё за неё просите! Для чего вам жизнь этой предательницы? — раздражённо выпалил Карл.

— Потому что я люблю её! — произнёс решительно и пылко Филипп, сжав ладони в кулаки. — И не держу на неё зла, я отказываюсь выдвигать Фьоре какие бы то ни было обвинения. Она пыталась отравить не вас, а меня, поэтому мне решать, как к этому относиться. Так что я её прощаю и готов вновь взять к себе на службу.

— Вы сумасшедший, герцог де Селонже, не иначе! Эта девчонка вас околдовала! — схватился за голову Карл.

— Пусть так. Но мне без неё не жить. Хочу напомнить, что согласно статье 119, осуждённый или осуждённая могут быть спасены от смертной казни, если кто-то потребует его или её себе в супруги. Я хочу воспользоваться этим правом и требую отдать мне Фьору в жёны, — не сдавался Филипп без борьбы в стремлении выбить у Карла помилование для Фьоры.

— Теперь вы хотите взять в жёны свою несостоявшуюся убийцу… Ещё лучше! Филипп, я высоко вас ценю, вы не раз проявили себя героем на поле боя, вы достойны принцессы, — с сожалением промолвил Карл, покачав головой. — Но ваша голова забита этой девчонкой, которая покушалась на вашу жизнь.

— Ваше Величество, я своих слов на ветер не бросаю. За мою верную вам службу я прошу только пощадить Фьору. Мне не нужно в жёны никакой принцессы, вы можете даже лишить меня звания первого маршала — только отдайте мне Фьору, пусть она живёт на свободе. Она так молода и немало выстрадала за семнадцать лет жизни, и без того ей пришлось много вынести в тюрьме… — не прекращал Филипп своих попыток вырвать Фьору из рук французского правосудия.

— Да подавитесь вы этим помилованием! — выкрикнул Карл в гневе, схватив из стопки лист с гербовой бумагой, обмакнул перо в чернильницу и принялся выводить слова:

«Королевское помилование

Я, король Франции божьей милостью, Карл Шароле, своим высочайшим приказом повелеваю помиловать герцогиню Фьору Бельтрами-де Бертен и освободить её из тюрьмы немедленно. Означенная дама, герцогиня Фьора Бельтрами-де Бертен имеет право на реабилитацию, за ней будет сохранено право владения Бертеном. Французская корона в моём лице прощает герцогине Фьоре Бельтрами-де Бертен её преступление».

Затем Карл поставил печать, посыпал документ песком, чтобы чернила быстрее высохли. После протянул в руки Селонже.

— Вот помилование для этой девицы, герцог де Селонже. Делайте с ней, что хотите. Можете хоть сейчас из тюрьмы вести её под венец. Но если она снова отравит вас или принесёт бастарда — плакаться ко мне не приходите! — выкрикнул Карл и потёр виски.

— Благодарю вас за вашу доброту, Ваше Величество. Фьора более не совершит ничего подобного. Я уверен в этом. Она получила очень суровый урок, даже очень жестокий. С вашего позволения я удалюсь, — произнёс Филипп, поклонившись своему сеньору.

— Вы можете идти, герцог де Селонже. Лишь бы вам не пришлось пожалеть о вашем снисходительном и добром отношении к этой особе, — устало выдавил из себя Карл, отпустив Филиппа.

Селонже ещё раз поклонился королю, пожелал приятного вечера и покинул его кабинет, выйдя из королевского дворца на свежий воздух.

Возле своей кареты он увидел Кьяру, которая куталась в свой плащ, глядя прямо перед собой.

— Графиня Альбицци, что вы здесь делаете? Вам не холодно? — спросил Филипп девушку.

— Герцог де Селонже, вы говорили с королём? Удалось его смягчить к Фьоре? — с робкой надеждой спросила Кьяра, одновременно боясь и желая узнать ответ.

— Карл даровал Фьоре помилование. Я поеду забирать её из Бастилии прямо сейчас. Вы хотели бы поехать со мной? — предложил Кьяре Филипп, открывая перед ней дверцу кареты.

— Да, я поеду с вами. Спасибо, что предложили, — посветлело от радости личико Кьяры. — Я поверить не могу, что вам удалось добиться помилования для Фьоры! — делилась Кьяра своим счастьем с герцогом де Селонже, устроившись удобнее на сидении в карете.

Филипп присоединился к ней и закрыл дверцу.

Кучер щёлкнул хлыстом, и карета вновь повезла Филиппа с его спутницей к зданию тюрьмы. Всю дорогу Кьяра и Филипп глазам своим не верили, что Филипп держит в руках помилование Фьоры, ключ к её свободе. На душе у Филиппа отлегло. Скоро Фьора будет на свободе, он заберёт её снова в свой особняк на улице Роз, она вновь будет с ним, в безопасности.

Кьяра не сводила преисполненного благодарности взгляда с Филиппа, радуясь тому, что ему удалось то, что не удалось ей, значит, Фьора останется жить, её не казнят!

Графиня Альбицци была готова расцеловать в обе щёки герцога де Селонже за то, что он не бросил Фьору и смог добиться для неё официального королевского помилования.

Наконец, ближе к ночи, кучер довёз герцога и его спутницу до тюрьмы. Филипп вышел из кареты и помог выйти Кьяре. Селонже взялся за дверное кольцо и постучал им в двери. Комендант впустил Филиппа и Кьяру внутрь.

— Чем обязаны визиту двух благородных персон? — учтиво поинтересовался комендант, поклонившись Филиппу и Кьяре.

— Мы приехали забрать герцогиню Фьору Бельтрами-де Бертен. Вот королевское помилование, — Филипп показал коменданту документ.

— И забираем мы Фьору сегодня же. Пусть её приведут сюда, — добавила Кьяра следом за Филиппом.

— Будет исполнено, благородные дама и господин, — сказал комендант. — Эй, Жиль, Пьер, приведите сюда герцогиню де Бертен. За ней пришли. Король даровал ей помилование, — относились уже эти слова к двум рослым стражникам, которые играли в кости неподалёку.

— Есть! Будет исполнено, — ответствовали стражники и удалились. Их не было в общей сложности минут пять. Вернулись они уже, ведя под руки всё ещё слабую Фьору.

Выглядела девушка немного лучше, чем в тот день, когда Филипп навестил её в тюрьме: чистые чёрные волосы струились ниже талии. Одета она была в своё одеяние, которое ей вернули вместе с обувью, лицо по-прежнему было осунувшееся и бледное, на похудевшей фигуре одежда висела мешком. Из-за холода в Бастилии Фьора куталась в плащ, который Филипп ей оставил в прошлое посещение.

— Монсеньор, Кьяра, вы приехали за мной вместе, как я рада! Я поверить не могу, что меня помиловали! — воскликнула Фьора, вырвавшись от стражников, и на едва держащих её ногах бросилась к Филиппу и Кьяре.

Мужчина и девушка бросились ей навстречу, подхватив под руки и привлекая к себе, крепко обнимая, но всё же старались обнимать её осторожно и не причинять боли.

— Боже мой, Фьора, я твои кости чувствую! Тебя морили голодом? Ненавижу их! — вырывались сквозь плач Кьяры слова.

— Фьора, вы теперь свободны, король вас помиловал, более ни дня вы не останетесь в этом жутком месте! — Филипп гладил Фьору по волосам и спине, не прекращая обнимать.

Фьора, до сих пор не веря своим ушам, наслаждалась выражением к ней любви и тепла своего сеньора и Кьяры, крепко к ним прильнув. Глаза её заволокли слёзы, стекая по щекам. Девушка никак не могла поверить в то, что всё с ней происходящее — не сон, что она действительно свободна, что король даровал ей помилование, что больше Фьора ни дня не проведёт в Бастилии.

— Кьяра, монсеньор, я поверить не могу, что вы здесь, что вы приехали за мной… — шептала сквозь плач Фьора, зарываясь лицом в колет Селонже.

— Да, Фьора. Мы приехали забрать тебя отсюда, больше ты здесь не останешься, — прошептала Кьяра на ухо Фьоре, мягко отстранившись от неё.

— Всё кончилось, Фьора. Вернёмся домой вместе, — рука Филиппа ласково провела по волосам Фьоры, плачущей ему в колет.

Слова Филиппа, что они вернутся домой вместе, наполнили сердце и душу Фьоры небывалой отрадой, что скоро все её горести будут позади, она вновь вернётся в особняк на улице Роз, вновь будет жить под одной крышей с Филиппом…

У тюремной врачини, которая занималась Фьорой, Филипп взял рекомендации к лечению и порошки с травами для заваривания.

Селонже взял Фьору на руки и бережно прижал к себе, Фьора доверчиво прильнула к нему и обняла рукой за шею.

Вместе со своей драгоценной ношей Филипп вышел из здания тюрьмы, Кьяра вышла следом за ними.

Втроём мужчина и две девушки расположились в карете.

Кьяра не уставала без умолку болтать от радости, что наконец-то Фьора свободна, что король её помиловал, и теперь Фьоре никто не сможет причинить зло, наконец-то она будет дома.

Фьора благодарила подругу и сюзерена за то, что они от неё не отвернулись, радовалась тому, что она снова их видит, что на свободе. То она снова ударялась в слёзы, но в этот раз причина плакать была вовсе не от горя.

Филипп всю дорогу до особняка Кьяры не выпускал Фьору из своих рук, крепко, но всё же бережно прижимая к себе, гладя её по спине и волосам, прикасаясь губами к её чёрной макушке.

— Фьора, всё кончилось, мы скоро будем дома. Только отвезём домой Кьяру, чтобы она не шла одна по темноте, — шептал Филипп на ухо пригревшейся у него на коленях Фьоре.

Скоро они добрались до особняка принцессы Марии. Кьяра поблагодарила Филиппа за то, что он её подвёз, попрощалась с ним и с Фьорой, вышла из кареты и открыла ворота особняка своим ключом, зайдя через них и закрыв за собой.

Фьора и Филипп продолжили свой путь до дома Селонже.

Весь путь Фьора сидела в обнимку с Филиппом, крепко его обняв, и наслаждаясь его объятиями, вдыхая запах его духов. Голова её покоилась на плече мужчины, серые глаза девушки были закрыты, на губах цвела улыбка.

— Я так благодарна вам, монсеньор. Вы даже не представляете, как сильно. Спасибо вам за всё, что вы делаете для меня. Вы в любой момент можете располагать моей жизнью, мне не жаль её отдать ради вас, — тихо прошептала Фьора в полусонном состоянии.

— Фьора, от вас мне нужно только то, чтобы вы были живы, здоровы и счастливы. Вот и всё, — ответил ей Филипп, поцеловав её в макушку.

— Монсеньор, я вам обещаю, что всегда буду вам верна всей душой, больше я никогда вас не предам и не ослушаюсь, — пообещала Фьора, крепко прижимаясь к Филиппу. — Про вас распускали такие отвратительные слухи, но вы оказались самым добрым и порядочным человеком!

— Ну, насчёт самого доброго и порядочного вы погорячились. Фьора, я хочу, чтобы вы нашли в себе силы простить себя. Я-то вас простил и не держу зла. Давайте переступим через то плохое, что было, и будем жить дальше. Начнём всё сначала, — предложил Филипп, нежно погладив по щеке Фьору, а она перехватила его руку и прижала к губам.

— Монсеньор, тогда в тюрьме вы сказали, что любите меня до сих пор… я тогда хотела сказать, что тоже люблю вас, но промолчала, — прозвучали мягко слова Фьоры, удобнее устроившейся на коленях Филиппа.

— Если вы любите меня, как я — вас, почему ничего не сказали? — спросил Селонже девушку, ласково и совсем легонько ущипнув её за кончик носа.

— Я боялась, что вы не поверите мне. В этом не было бы ничего удивительного. После моего-то вероломного поступка… Я правда сожалею о своём предательстве и раскаиваюсь в нём, — несмело Фьора коснулась ладонью гладко выбритого лица Филиппа и обвела пальцем его черты.

Филипп взял её за руку, бережно гладя тонкие и длинные пальцы

— Фьора, ошибки совершаем мы все. А любовь нас многому учит. Прежде всего, прощать. Я принял решение не тащить груз прошлого в мою новую жизнь. Я люблю вас, Фьора, и отказываться от своих слов не собираюсь, как не собираюсь ни за что на свете отказываться от вас, — ладонь Филиппа, огрубевшая от многолетнего обращения с оружием, нежно погладила по щеке Фьору, получающей удовольствие от этой ласки.

— Монсеньор, я не буду играть в недотрогу, которая только надевает личину скромности. Я тоже люблю вас и клянусь любить только вас, быть верной только вам. Я на многие вещи взглянула с новых сторон. Я поняла, что вы нужны мне и очень дороги. И если вы вновь примете меня, то я буду очень счастлива, — ласково роняла Фьора, прижав руку Филиппа к своей левой груди. — Сердце в моей груди будет биться всегда только для вас одного.

— Вы уже давно владеете моим сердцем, Фьора. После вас я уже вряд ли смогу полюбить кого-то другую. Вы тоже безмерно мне дороги и нужны. Жаль, что мы не могли так поговорить раньше, — бросил с доброй и тёплой усмешкой Филипп.

— Мы не смогли бы так раньше поговорить. Потому что раньше я была такая глупая, монсеньор, — Фьора хихикнула и прикрыла губы ладошкой.

— А теперь предлагаю прекратить обращаться друг к другу на «вы» и перестать меня называть монсеньором, — по-доброму усмехнулся Филипп.

— А как тогда называть и как обращаться? — отозвалась Фьора.

— На «ты» и по имени. Монсеньором и на «вы» будешь называть меня на людях, — ответил Фьоре Филипп.

— Да, как скажете… вернее скажешь, Филипп, — поправила Фьора себя.

Кучер довёз Фьору и Филиппа до особняка герцога на улице Роз. Филипп вышел из кареты и помог выйти Фьоре, бережно поддерживая её под руку.

Между тем кучер занялся заботами о карете и лошадях вместе с конюхом.

Зайдя с Фьорой внутрь, Филипп закрыл дверь на свой ключ.

— Наконец-то мы дома, Фьора. Все твои вещи остались в твоей комнате, я велел Матье ничего не трогать, — подхватив Фьору на руки, Филипп поднимался вверх по лестнице, Фьора обвивала руками его шею и утыкалась носом в его колет.

— Я так счастлива, что сюда вернулась. С тобой я везде дома, — призналась Фьора, склонив голову к плечу Филиппа.

Поднявшись с Фьорой на руках на второй этаж и дойдя до её комнаты, Филипп толкнул ногой слегка прикрытую дверь и переступил порог. Дойдя до кровати Фьоры, Филипп осторожно опустил её на накрытую пледом кровать. Девушка прилегла, обняв подушку.

— Фьора, я заварю тебе травы и лечебные порошки. Буду недолго, — сказал Селонже и покинул комнату девушки.

Фьора разулась и сняла с себя свою пропахшую тюрьмой одежду, переодевшись в белую шёлковую сорочку. Шёлковая материя приятно касалась тела, за три месяца Фьора успела забыть, каково это — когда твоей кожи касаются дорогие ткани, а не грубое рубище.

В комнате, которую Фьора занимала до последних событий трёхмесячной давности, всё и впрямь оставалось на своих местах, даже сияло чистотой.

Чувствуя сильную усталость, Фьора легла под тёплый плед и закуталась в него сильнее.

Девушка наконец-то чувствовала себя в безопасности, наслаждаясь комфортом ставшей родной комнаты.

Позади остались тюрьма с её холодом, затхлыми запахами, жестокими побоями, крысами и постоянным чувством голода — Фьора и сама удивлялась, как вообще выжила три месяца на одном хлебе и воде, при этом подвергаясь насилию во время допросов.

Пока Фьора приходила в себя после трёх месяцев тюрьмы и отдыхала, завернувшись в тёплый плед, Филипп на кухне заваривал для неё травы и размешивал лекарственный порошок в кружке тёплой воды. Селонже был полностью сосредоточен на деле, не замечая ничего вокруг себя. Скоро лекарства для Фьоры были готовы. Филипп поставил кружки с лекарствами на поднос и хотел уже нести его в комнату Фьоре, но тут открылась дверь кухни, и порог переступил Матье.

— Ваша Милость, вы вернулись! Как же хорошо! — радушно поприветствовал слуга своего господина.

— Да, Матье. Вернулся. Я хочу, чтобы ты усвоил одно. Фьоре даровали помилование по моей просьбе. Она снова будет здесь жить. Я вновь принял её к себе на службу. Так что веди себя с ней учтиво, — не стал тратить Филипп времени на долгие разговоры.

— Ваша Милость, не для того я сутками не отходил от вашей постели и выхаживал вас, чтобы эта особа снова попыталась вас убить! И после этого вы ещё выбивали для неё помилование, привезли в ваш дом?! Мне башку ей свернуть хочется за то, что она вам сделала! — выражал Матье своё негодование, крепко сжав в кулаки ладони.

— Матье, мои приказы надлежит исполнять, а не обсуждать. Я благодарен тебе за то, что ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду. С Фьорой мы это уже обсудили. Она попросила прощения и раскаялась в содеянном. Нравится тебе это или нет, но Фьора останется здесь жить, — заявил Филипп бескомпромиссно.

— Я буду с ней учтив, но только не заставляйте меня любить её, подобно вам. И пусть герцогиня держится от моей кухни подальше. Я не доверяю ей. Она тюрьмы заслуживает, если не эшафот, и лишение дворянского достоинства, — Матье прожигал Филиппа сердитым взглядом.

— Матье, хочу тебе напомнить, что ты сам был лишён дворянского достоинства и благодаря милости короля избежал казни за дезертирство с поля боя. Однако это не помешало мне взять тебя к себе на службу и высоко ценить за твоё трудолюбие. Ты, значит, заслуживаешь второго шанса, а Фьора — нет? Тем более тогда ты был уже взрослым мужчиной, а Фьора — совсем ещё девчонка, только вступила во взрослую жизнь и стала жертвой интригана-манипулятора. Фьора заслуживает второго шанса не меньше тебя, — осадил Филипп слугу, напомнив о том, что Матье сам не безгрешен, чтобы кого-то судить.

— Делайте, что хотите, господин. Вы здесь хозяин. Я своё мнение высказал. Я буду учтив с герцогиней де Бертен, но вы не заставите меня любить её. Это ваше дело, что вы вытащили её из тюрьмы и спасли от смертного приговора. Но я имею право ей не доверять. Тем более что герцогиня де Бертен сама дала к этому весомый повод. Я не доверяю людям, которые травят ядом моего господина, к которому я очень хорошо отношусь и кого уважаю, — пришлось Матье смириться с теми условиями, которые выставил ему Филипп.

— И не вздумайте её попрекать тем, что она сделала. Для меня это в прошлом. Я не держу на неё зла — сам вправе решать, как к этому относиться. И я не просил тебя сдавать Фьору в руки властей. Я бы сам разобрался в этой ситуации. Это какое-то чудо, что Фьора не умерла в тюрьме. Идите к себе, Матье, — бросил ему Филипп, взяв поднос с кружками со стола, и собираясь выходить из кухни.

— А куда вы несёте кружки, Ваша Милость? — спросил Матье.

— Это лекарства Фьоры. Она должна их пить. В тюрьме она заболела от жутких условий содержания, — прозвучали слова Филиппа с явным намёком, кому Фьора обязана своим недугом.

Донеся поднос до комнаты Фьоры, Филипп перешагнул через порог, прошёл до кровати и поставил поднос с кружками на прикроватный столик.

Фьору Селонже застал не спящей. Девушка просто лежала в кровати без движения и смотрела на богатый покров балдахина.

— Филипп, ты вернулся, — девушка немного оживилась и села на своём ложе, прислонившись к подушкам.

— Я принёс тебе лекарства. Выпей и ложись спать, — Филипп взял с подноса одну пахнущую травами кружку и подал Фьоре.

Девушка взяла из его рук протянутую кружку и принялась пить жидкость, что в ней была, небольшими глотками. Когда же она её опустошила до дна, то Филипп подал ей другую кружку, где в воде был растворён лекарственный порошок. Фьора послушно выпила всё до капли.

— Спасибо. От этих лекарств мне становится немного лучше, — поблагодарила Фьора своего ночного визитёра, ласково ему улыбнувшись. — Филипп, завтра я хочу навестить Кьяру. Я обещаю быть благоразумной и никуда не встревать.

— Нет, Фьора. С этим пока лучше повременить. Ты ещё очень слаба. Пусть Кьяра приходит сюда и остаётся на ночёвки, а у тебя постельный режим, — мягко отказал ей Филипп, присев на край кровати Фьоры.

— Но Филипп, мне становится лучше, правда! Может, не надо этого постельного режима? — надеялась Фьора убедить Филиппа передумать. — Я не хочу сутками торчать в постели!

— Кажется, кое-кто обещала быть послушной. Уж не ты ли, Фьора? Постельный режим на неделю, а там посмотрим на твоё состояние, — заявил Филипп, поцеловав в макушку Фьору.

— Это не постельный режим, а домашний арест какой-то, — буркнула недовольно Фьора.

— Поговори мне тут, вредное создание, — с напускной строгостью пригрозил Филипп ей пальцем и поцеловал в кончик носа, губы Фьоры украсила довольная улыбка. — Приятных снов тебе.

— И тебе доброй ночи, Филипп, — пожелала ему девушка, погладив Селонже по щеке. Фьора легла спать, закутавшись плотнее в свой плед и обняв подушку.

Филипп забрал поднос с пустыми кружками и отнёс в кухню, после этого он ушёл к себе в комнату, от усталости сегодняшнего дня рухнув в объятия Морфея на свою застеленную пледом кровать прямо в одежде.

Едва голова Филиппа коснулась подушки, как он провалился в сон. Сказался насыщенный событиями день, который отнял у него много моральных сил.

Но засыпал Филипп со спокойной душой. Фьора обрела свободу, сам король помиловал её по просьбе Селонже, больше никто не сможет причинить ей зло — он позаботится о том, чтобы оно не смогло больше коснуться Фьоры своим крылом, она дома и в безопасности, вместе с ним.

С плеч Филиппа рухнула огромная гора. Молодой мужчина был счастлив уже тому, что он смог вырвать Фьору из суровых рук французского правосудия, что она жива и вернулась к нему домой.

  Сколько Филипп проспал, он не смог бы сказать точно, но проснулся он среди ночи от громкого женского крика, который доносился, как смог понять Филипп даже спросонья, из комнаты Фьоры.

Подскочив на своём ложе, Филипп встал с кровати и бегом бросился в комнату Фьоры, откуда не прекращались крики.

— Нет, прошу вас, не надо! Я всё вам скажу, только хватит, умоляю! Нет! — доносились крики из девичьей спальни.

В груди и животе Селонже похолодело от страха и тревоги за Фьору.

Резко открыв дверь в её комнату, мужчина в считанные мгновения очутился возле её кровати и сел на край, принявшись трясти Фьору за плечи.

— Фьора, это сон, просто дурной сон, — пытался Филипп добудиться Фьору, которая свернулась клубком и прикрывала голову руками, как будто защищаясь от невидимых ударов.

— Не надо, я всё вам скажу, только прекратите это! Пожалуйста, хватит! — кричала Фьора, сжимаясь всем телом.

— Фьора, всё хорошо, ты дома, проснись, милая! — Филипп слегка встряхнул девушку и закутал плотнее в плед, сгребая её в охапку. — Ты не в тюрьме, ты дома. Никто не причинит тебе зла. Я здесь, с тобой, всё хорошо. Никто тебя не тронет, — успокаивал он её, тихонько укачивая и крепко прижимая к себе, касаясь губами её макушки и гладя по растрёпанным волосам.

Это немного помогло — Фьора затихла и перестала кричать, обмякнув всем телом. Открыв глаза, она оглядела окружающую её обстановку, потом крепче прильнула к Филиппу, чуть дрожа.

— Филипп, ты здесь… — тихо прошептала она с облегчением.

— Ты кричала во сне. Тебе что-то приснилось? Ты можешь мне рассказать, — сказал Филипп, не выпуская по-прежнему Фьору из объятий и слегка укачивая её.

— Мне приснилось, что я так и осталась в тюрьме, что ты меня не спасал… меня снова таскали на допросы, где в прямом смысле выбивали из меня показания… я опять видела перед собой морды тех выродков, которые меня избивали… потом меня судили и приговорили к обезглавливанию… — тихо проговорила Фьора, чуть не плача.

— Я понимаю, как тяжело тебе пришлось. Но ты больше туда не вернёшься, я не позволю никому причинить тебе зло. Я буду рядом, — шептал он ей на ухо, крепко обнимая.

— Филипп, ты же останешься со мной? Я боюсь спать одна. Пожалуйста, останься, — попросила Фьора, с мольбой гладя на удивлённого её словами Филиппа.

— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой? — спросил Филипп, устраивая Фьору удобнее на кровати и плотнее укутав её в одеяло.

— Да, хочу. Ты же останешься? — звучала в её вопросе надежда.

— Хорошо, я останусь с тобой и буду рядом, — согласился Филипп, погладив по щеке Фьору.

Селонже прилёг на кровати рядом с Фьорой и притянул её к себе, крепко обняв.

Вскоре Фьора отдалась во власть Морфея, заснув с улыбкой на губах. Перед мысленным взором её была сплошная чернота, но это было всё же лучше её кошмара.

К Филиппу же сон пришёл не сразу, какое-то время он просто лежал, не шелохнувшись, чтобы не тревожить спящую Фьору. Уснуть ему довелось только под утро.

Отредактировано Фьора Бельтрами-Селонже (2023-03-19 11:18:03)

Глава 15. В свои права вступила жизнь
Миновала неделя, как Фьора вернулась домой, и кончился её постельный режим, который Филипп для неё устроил, боясь, что ей станет хуже. Но опасения Селонже не оправдались – Фьора быстро и уверенно шла на поправку, кашель наконец-то от неё отвязался, и теперь Фьора располагала большей свободой, чем неделю назад.
Филипп приглашал лекаря, и он подтвердил, что выздоровление Фьоры проходит на ура, разрешив девушке вставать с постели и даже гулять на свежем воздухе.
Фьора несказанно радовалась такому исходу, откровенно устав от недельного бездействия и пребывания в кровати. Филипп же перестал терзать себя опасениями, что девушке может стать хуже.
С упоением Фьора пользовалась своей свободой перемещения – выбиралась вместе с Филиппом на романтические пикники, которые он для неё устраивал на природе, вместе они нередко смотрели представления уличных артистов, устраивали отдых на берегу речки за ловлей рыбы. Нередко Фьора навещала Кьяру, принося ей что-нибудь из сладостей, и сеньора Кьяры – принцесса Мария оказалась настолько добра, что разрешала Фьоре и Кьяре устраивать ночёвки и девичьи посиделки в её особняке.
Филипп тоже ничего не имел против того, чтобы Кьяра оставалась ночевать у Фьоры, всячески заботясь о том, чтобы Кьяре всегда оказывали в его доме самый лучший приём. Селонже очень нравилась Кьяра как очень хороший человек, как преданная и любящая подруга, которая всей душой любит его невесту как сестру.
И Филиппа радовало, что судьба послала Фьоре такую прекрасную подругу. В свою очередь Кьяра тоже очень тепло относилась к Филиппу. Юной Альбицци для этого было достаточно того, что Филипп не бросил в беде Фьору, что Фьора с ним счастлива, а Филипп искренне любит её и заботится о ней.
В один из визитов Кьяры в гости к Фьоре и Филиппу Бельтрами обмолвилась по секрету с подругой, что Филипп попросил её руки, и теперь они помолвлены. Разумеется, Фьора не могла не пригласить Кьяру на свою свадьбу.
Кьяра, выражая свою безмерную радость, что Фьора скоро выходит замуж за любимого человека, обещала непременно быть на её свадьбе и выразила готовность помогать с подготовкой.
Что до подготовки к свадьбе, Филипп решил всю тяжесть предпраздничной суеты вывезти на себе и Матье де Праме, а Фьоре оставить занятие быть счастливой невестой и ни о чём не тревожиться.
Кьяра добровольно попросилась помогать с организацией праздника – вместе с Фьорой Кьяра посетила суконную лавку и помогла Фьоре выбрать ткань для её будущего свадебного платья. Девушки остановили свой выбор на бархатной материи синего цвета, прикупив также мех для отделки рукавов и горловины.
Филипп и Фьора запланировали свою свадьбу и уже договорились со священником Нотр-Дама о венчании в Рождество, поэтому Кьяра и Фьора благоразумно решили, что платье Фьоры должно быть не только красивым, но и тёплым.
Помимо ткани на платье и меха для отделки, Кьяра и Фьора купили тёплую ткань для пошива плаща. Ткани девушки отнесли в лавку портного, заплатив заранее за работу. За какие-то четыре дня всё было готово, и на руках у Фьоры уже было готовое платье из синего бархата с меховой оторочкой и тёплый плащ.
Филипп же позаботился об украшениях для Фьоры в день свадьбы, купив серебряный гарнитур с сапфирами – браслет, головной обруч в виде лавровой ветви и колье.
Матье готовил блюда и украшал дом к этому знаменательному событию.
Филипп хотел устраивать празднество городского масштаба, но любящая покой и уединение Фьора смогла его убедить устроить скромную свадьбу в присутствии только самых близких друзей, и Филипп охотно пошёл на эту уступку своей будущей жене, если ей становится неуютно от одной только мысли о шумном торжестве на весь город.
Ближе к двадцать третьему числу декабря всё уже было готово: красиво наряжен особняк в честь грядущего Рождества и свадьбы, готовы блюда и закуски, пошиты платье и плащ для Фьоры.
Подготовка к предстоящему торжеству отняла немало сил у Кьяры, Филиппа и Матье, но Кьяра и Филипп испытывали чувство радостного облегчения, что справились за такой короткий срок.
Что до Матье, то он примирился с тем, что его господин женится на Фьоре, что скоро она станет здесь госпожой.
- Герцогиня де Бертен, скоро вы станете здесь хозяйкой. Я не могу вам врать. Я ничуть не рад тому, что мой господин женится на вас, но не могу этому помешать. Я только прошу вас не разбивать сердце моего господина, который всей душой вас любит, - высказал Фьоре Матье всё, что скрывал в своём сердце.
- Матье, ты можешь быть спокоен. Я не стану отыгрываться на тебе за попадание в Бастилию, когда стану здесь госпожой. Тогда ты поступил справедливо, пусть это привело к страшным последствиям для меня. Но ты можешь быть уверен, что я по-настоящему люблю Филиппа и верна ему всем существом. Я обещаю быть ему верной и любящей женой, - успокоила Фьора мажордома своего жениха.
- Для меня главное, чтобы мой господин был счастлив. И если он видит своё счастье только рядом с вами, герцогиня де Бертен, кто я такой, чтобы ему мешать?.. – окончательно смирился Матье с предстоящими переменами в доме и в жизни своего хозяина.

Сочельник, двадцать четвёртое декабря 1476 года, выдался сначала богатым на снег, который белоснежным покрывалом окутал Париж ночью, а затем днём голубой небосвод украсил золотой диск солнца.
Фьоре и Филиппу нанесла визит Кьяра, принеся в качестве угощения к чаю булочки с маком и мёдом. Матье подал троице в гостиную горячий чай с мятой и ушёл по своим хозяйственным делам.
Фьора, Филипп и Кьяра в своё удовольствие уплетали булочки с чаем, оживлённо беседовали о планах на жизнь, шутили, радовались совместному времяпровождению и предвкушали завтрашний счастливый день, который навсегда свяжет узами законного брака Фьору и Филиппа.
Фьора выражала радостное нетерпение, и ей хотелось, чтобы Рождество и день её свадьбы одновременно наступили быстрее. Филипп предлагал своей невесте любую страну на выбор, куда хотел бы свозить её в свадебное путешествие. Душа Фьоры лежала к Италии, особенно к Флоренции – родине одного из её любимых авторов. Кьяра советовала Фьоре и Филиппу обязательно посетить Лигурию, которая славится своим тёплым климатом, или в Лукку – где хорошие водные курорты.
За всё время, что длились их посиделки, были съедены все булочки и выпит весь чай.
Правда, ближе к трём часам дня Кьяра должна была идти домой. Фьора изъявила желание немного полежать в своей комнате и почитать труды Беатрис де Диа или «Роман о Лисе».
Филипп решил зайти в конюшню и проведать лошадей. В заботах об этих великолепных и благородных животных Селонже думал о том, как круто переменилась в лучшую сторону его жизнь, что раньше была пресна как вчерашний хлеб.
После трагической гибели любимой женщины – Беатрис де Ош Филипп не допускал мысли о том, что когда-нибудь сможет безоглядно и пылко любить кого-нибудь снова.
Годы молчаливого ада без надежды и веры в лучшее, годы поиска смерти в стычках и дуэлях – которые Филипп сам провоцировал со своими соперниками, но Господь словно проклял его (как тогда казалось Филиппу) и не спешил идти навстречу Филиппу в том, чего ему так хотелось. Годы пьянства в попытках залить алкоголем горечь и боль утраты жены с нерождённым ребёнком…
Но теперь Филипп даже был благодарен судьбе, что ему не удалось дать себя убить в одной из многочисленных дуэлей, ведь тогда он не смог бы быть с Фьорой, она не стала бы его невестой.
Сияние её серых как зимнее небо глаз, свет доброй улыбки запали ему в душу, и теперь Селонже не видел для себя дороги назад. Уже завтра Фьора станет его законной женой перед Богом и людьми, впереди у них будет вся жизнь – чтобы прожить её счастливо и любить друг друга.   
Но тут от хода его мыслей Филиппа отвлёк какой-то шорох в охапке сена. Немного удивившись, Филипп решил посмотреть, что или кто там шуршит, и извлёк из сенной кучи маленького котёнка примерно в возрасте полутора месяцев на вид дымчато-белого окраса.
Пушистый малыш попытался убежать от чужака, который его потревожил, но Филипп надёжно и бережно удержал хвостатого, нежно прижав к груди.
- А кто это у нас тут такой хороший? Ты мой серенький, ты мой беленький, - ласково разговаривал с котёнком Филипп, почёсывая ему за ушками и гладя по головке. – Это откуда же ты такой красивый взялся? Мой хороший мальчик… так, а ты вообще мальчик? – вдруг слегка озадачился рыцарь, заглянув котёнку под хвост. – Да, мальчик. Ты, чудо в шерсти. Как ты попал сюда, малыш? – продолжал мужчина ласково разговаривать с четвероногим малышом, удобнее устроив его у себя на руках.
Котёнок пригрелся и больше не делал попыток сбегать.
- Филипп, а я тебя искала! – раздался на всю конюшню звонкий и радостный голос Фьоры, подошедшей к держащему котёнка на руках Филиппу. – Ой, а откуда здесь этот малыш? – приятно удивилась Фьора хвостатому компаньону своего возлюбленного, улыбаясь и гладя котёнка по головке. – Мальчик или девочка?
- Я и сам не знаю, откуда он тут взялся. Может, приблудился или кто-то подкинул. Говорят, что приблудившиеся коты – к счастью. Мальчик это, Фьора, - ответил Филипп, с улыбкой наблюдая за тем, как Фьора гладит котёнка и бережно прикасается к его маленькому носику указательным пальцем.
Котёнок лизнул её палец, вызвав у Фьоры умиление.
- И что ты будешь с ним делать? – беззаботно спросила Фьора.
- Утоплю, - бросил Филипп.
- Что? – не поверила Фьора услышанному, поражённо воззрившись на Филиппа.
- Назову Никола Кампобассо и утоплю, - проронил Филипп, не переставая гладить котёнка, почёсывая ему за ушками.
Пушистик расслабился и довольно мурлыкал на руках у Филиппа.
- А, я поняла, что ты шутишь. Ты не способен на такую жестокость к беззащитному созданию, - Фьора тихонько рассмеялась и шутливо пихнула Филиппа в бок.
- Боже мой, что я слышу… Ты выступила моим адвокатом? Разглядела добрую душу под маской чудовища? – тепло подначивал Филипп ласково усмехнувшуюся невесту.
- Не смей называть себя чудовищем даже в шутку. Для меня ты самый замечательный и добрый человек, и я люблю тебя. – Фьора приподнялась на носочках и запечатлела поцелуй на щеке Филиппа. – Филипп, а подари котёнка мне. Я буду поить его сливками, сошью для него подушечку…
- Я тоже люблю тебя. Не вижу никаких причин, почему этот котёнок не должен жить с нами. Вот, держи, родная. Он твой, - осторожно Филипп отделил от себя котёнка и передал на руки Фьоре.
Радостно улыбаясь, Фьора нежно прижала котёнка к своей груди, целуя его в серую макушку. Глаза девушки светились благодарным теплом.
- И как же ты его назовёшь? – спросил Филипп.
- Я назову его Лучик. Когда я была маленькой, в замке Бертен жил уже старенький рыжий кот - тоже по имени Лучик. Ещё моя мама была жива, когда отец принёс его с улицы. Так и жил он в замке. Я сшила для Лучика большую подушку, на которой он путешествовал в корзине, когда я выносила его погулять…  Умер котик от старости, все его очень любили… - с тёплой ностальгической улыбкой делилась Фьора кусочком своих детских воспоминаний.
- Фьора, ты счастлива, что теперь у тебя есть домашний любимец? – поинтересовался Филипп у девушки, зайдя ей за спину и обняв, целуя в макушку.
- Даже очень, - ответила ему Фьора с нежной кротостью. – Добро пожаловать в нашу семью, мой маленький, - были обращены эти проникнутые лаской слова уже к новому жильцу особняка на улице Роз.