Глава 20
- Что с тобой, Анечка?! - обеспокоенно спросил Владимир жену.
- Ничего, все в порядке. - Анна попыталась улыбнуться, но очередной приступ боли заставил ее прикусить губу.
- Тебе плохо?! – беспокойство барона переходило в панику.
- Я, пожалуй, поднимусь к себе. - Женщине все труднее было сдерживать стоны – боль усиливалась.
- Давай помогу тебе. - Сычиха подхватила жену племянника под руку. – Пошли за доктором Штерном, Володя, - обернулась она к племяннику.
- Но как же? – вступил в разговор старый князь Долгорукий. - Мы ведь до конца всего не выяснили, Надежда. Я имею право знать…
Услышав эту тираду, все присутствующие посмотрели на Петра Михайловича, как на умалишенного.
Подобной бестактности не выдержал даже Андрей и, обернувшись к отцу, сказал с плохо скрытым раздражением:
- Разве Вы не видите - Владимиру сейчас не до чего. Позже все выясните, теперь же оставьте его в покое.
- Мы позже пришлем узнать, все ли в порядке, - это уже обращаясь к барону, – нам пора. Еще раз прошу прощения за наше вторжение.
И Долгорукие вышли, чуть ли не силой уводя с собой Петра Михайловича, который все порывался что-то сказать.
Когда гости ушли Владимир собрался подняться к жене, однако не успел. В столовую стремительно вошла Сычиха, и судя по тревожному выражению ее лица, состояние Анны не улучшилось.
- Ты послал за Штерном?! – спросила она.
- Нет пока! – встрепенулся Владимир. – Тетушка, скажи, как Анна?
- У нее роды начались, - Надежда Александровна нервно сжала руки. – Отправляй быстрее за доктором – боюсь одной мне не справиться.
- Роды?! – у Владимира перехватило дыхание. – Какие роды, ведь до срока еще столько времени?
- Господь милосерден, - вздохнула Сычиха, - будем уповать на милость его, - и она вышла.
После ее ухода все происходящее казалось барону нереальным сном. Он не помнил, как отдавал распоряжения, не понимал, о чем говорит приехавший Илья Петрович – все его помыслы были там, наверху, где мучилась Анна, и откуда порой долетали приглушенные крики.
Это были единственные звуки, нарушавшие тишину особняка, казалось – все вокруг замерло, даже слуги ходили тише, словно боясь кого-то разбудить, переговаривались шепотом, стараясь лишний раз не тревожить барина, метавшегося по дому.
А Владимир, расхаживая по опустевшим комнатам, даже не заметил, что день сменился ночной темнотой, и отрешенно смотрел, как лакей зажигает свечи, растапливает камин и задергивает плотные портьеры.
Страх за жизнь жены усиливался с каждой минутой, особенно после того, как Варвара, спустившаяся вниз, в ответ на немой вопрос в его глазах махнула рукой и закрыла лицо краем передника, скрывая слезы.
Она ушла, не сказав ни слова, а барон опустился ближайшее кресло уставившись в одну точку. Он сидел не двигаясь, словно парализованный, лишь изредка вздрагивая, когда большие напольные часы принимались в очередной раз отбивать время. Еще секунда, минута, час! Время уходило в прошлое безвозвратно, по крупицам унося надежду, уступавшую место отчаянию, которое захватывало и поглощало Владимира словно гигантская волна.
Лишь к утру, немного придя в себя, Корф осознал – за окном уже светло, и он по-прежнему сидит один в пустой гостиной.
Ждать больше было просто невыносимо, и он решил, наплевав на запреты и приличия, пройти к Анне, когда в комнату вошел доктор Штерн.
- Илья Петрович, – обратился к нему Владимир, - что с моей женой?! Сколько ей еще страдать?! Ведь почти сутки прошли!
- Именно поэтому я здесь, - хмуро ответил врач. – Положение таково, что мне приходится ставить вопрос о сохранении одной из двух жизней, либо матери, либо ребенка. Вам необходимо принять решение прямо сейчас – промедление может привести к самым тяжелым последствиям.
Произнеся это, Штерн отвернулся. За время своей врачебной деятельности он так и не научился смотреть в глаза людей, поставленных перед столь тяжелым выбором.
- Решение за Вами, господин барон, - повторил он.
Медленно поднявшись со своего места Владимир сделал несколько шагов и остановился. В сказанное доктором не хотелось верить, хотелось малодушно отмахнуться, забыть, сделать вид, будто ничего не произошло. Только не думать было смерти подобно!
Он, глупец, надеялся, что сумел искупить свою вину, исправил совершенные некогда ошибки, заслужил любовь. Но все оказалось не так, совсем не так!
Час искупления пробил сегодня, когда ему надо выбрать между жизнью бесконечно дорогой женщины и ребенка – своей крови и плоти. Ему придется стать палачом одного из них, прожить с этим остаток дней, и даже осознание того, что выбора не было, не облегчит чувства вины!
Помолчав еще немного, барон, вздохнув, глухо произнес:
- Спасайте Анну, Илья Петрович, она самое дорогое для меня.
Доктор кивнул в ответ и было направился к выходу, но Владимир схватил его за руку.
- Обещайте мне сделать все возможное, чтоб спасти и ребенка! – с отчаянием произнес он.
- Я не Господь Бог, - тихо ответил Штерн, с сочувствием глядя на него, - скажите спасибо если удастся спасти хотя бы одного из них.
И доктор скрылся за дверью.
Спустя некоторое время сверху донесся нечеловеческий крик Анны, от которого сердце Владимира сжалось в комок и, казалось, перестало биться. Он даже не смог сразу заговорить, лишь молча смотрел на Илью Петровича, вновь появившегося в гостиной менее чем через полчаса.
- Поздравляю с рождением сына, Владимир Иванович, - устало произнес он. – В роду Корфов появился наследник.
- Анна?! – выдохнул барон, едва шевеля помертвевшими губами.
- Жива, - кивнул врач, - однако пошлите за батюшкой. Да я не в том смысле, - поспешил пояснить он, видя, как Владимир становится белее стены. – Мальчик родился слабеньким, сами понимаете – недоношенный. Окрестить бы надо.
- Спасибо! – Владимир пытался сдержать слезы, но они наворачивались на глаза помимо воли. – Спасибо за Анну, за сына! Вы спасли не только их – меня тоже, поскольку без Анны я не мыслю своей жизни!
- Будет Вам, - смутился Штерн, растроганный этим признанием. – Я всего лишь выполнил свой долг, а вот от завтрака и отдыха точно не откажусь.
- Конечно, - спохватился хозяин. – Я немедленно распоряжусь, чтоб накрывали на стол и приготовили для Вас комнату.
- В самом деле, комната не помешает, - неловко пошутил Илья Петрович, - пока баронесса и малыш окончательно не поправятся, мне придется быть частым гостем в Вашем доме. Я, пожалуй, гляну как там Анна Платоновна, Вам же советую пока не беспокоить супругу. Она измучена и нуждается в отдыхе.
Оставшись в одиночестве барон прошел в кабинет и опустился на колени перед образами, висевшими в красном углу. Слова молитвы срывались с губ тихим шепотом, но впервые в жизни это была не просто молитва, а благодарность, идущая из самого сердца. Благодарность за все: горе, радость, обретенное счастье, за прошлое, настоящее и будущее.
Три месяца спустя
Анна ходила по просторной детской, укачивая Ванечку. Пухлый темноволосый малыш никак не хотел покидать материнских рук, принимаясь жалобно хныкать, стоило ей только положить его в колыбель, а мать, движимая жалостью, вновь брала его на руки. В конце концов ребенка все же сморил сон, и она, осторожно уложив его, подошла к окну. Весна была в самом разгаре, все зеленело, расцветая пусть не так пышно, как на Кавказе, и все же природа радовалась теплу и свету, которые принес с собой май. Распахнув створки, женщина, улыбнувшись, вздохнула полной грудью. Прошло всего три месяца после того злополучного дня рождения, а сколько всего случилось в их жизни.
Первые месяцы после рождения сына им с Владимиром не было дела до того, что происходило вокруг - Ванечка требовал постоянного внимания, хорошего ухода, да и здоровье самой Анны после тяжелых родов оставляло желать лучшего. Поэтому Надежда Александровна с Варварой буквально сбились с ног, ухаживая за ними.
Благодаря их заботе и доктору Штерну, не оставлявшему Корфов своим вниманием, ребенок выжил, стал набирать вес, через два месяца превратившись в очаровательного бутуза, настолько похожего на отца, что Сычиха порой говорила, будто видит перед собой маленького Володю.
Со временем поправилась Анна и, преодолевая слабость, тоже принялась выхаживать сына, понимая – ничто не заменит ребенку материнской любви.
Все это непростое время Владимир был рядом, помогая во всем, и занятые своими проблемами, они совсем забыли про Петра Михайловича, который не собирался отказываться от вновь обретенной дочери, а после рассказа Надежды Александровны об истории рождения Анны подал прошение о признании ее княжной Долгорукой, не поставив в известность ни своих домочадцев, ни Корфов.
Владимир поначалу рвал и метал, взбешенный столь бесцеремонным вмешательством в свою жизнь, но постепенно Анне удалось успокоить мужа. Все же князь был ее отцом и имел право на признание дочери. Не устояв перед мольбами жены, барон смирился с неизбежным, хотя от предложенного приданого решительно отказался.
Только какие бы страсти ни бушевали в поместье Корфов, им все равно было далеко до скандала, разгоревшегося у Долгоруких. Узнав о том, что князь собирается признать побочную дочь, княгиня пришла в неописуемую ярость. Она осыпала мужа упреками, закатывала истерики, пыталась настроить детей против отца, но Андрей с Соней встали на его сторону. Даже Лиза, находящаяся во Франции и помолвленная с сыном влиятельного аристократа, выразила в письме Петру Михайловичу свою поддержку.
Не найдя сторонников, Мария Алексеевна заявила, что больше не желает жить среди предателей и перебралась в Петербург, где вернулась к светской жизни, посещая балы и рауты, на которых обливала грязью "старого дурака" вместе с "его отродьем", выставляя Анну безнравственной авантюристкой, ставшей позором рода Долгоруких. Охотники до сплетен разносили их по всем салонам, прибавляя свои домыслы, и так продолжалось до тех пор, пока на одном из приемов генеральша Бутурлина резко заявила – она имеет честь быть знакомой с баронессой Корф, и по её мнению, нет никакого стыда в том, чтобы назвать эту даму дочерью. А вот самой княгине следовало бы поддержать мужа, как полагается добропорядочной жене, да не выносить сор из избы.
Веское слово Марии Афанасьевны сделало свое дело, тем более ее слова подтвердили несколько офицеров, прибывших с Кавказа, рассказав о спасенных Анной жизнях и более чем скромном поведении госпожи Корф.
После этого сплетни немного поутихли, только общество на этом не успокоилось, с еще большим интересом ожидая появления супругов в свете, горя желанием услышать эту историю из первых уст.
Представив свое появление в Петербурге, Анна слегка поморщилась. Зимой они смогли этого избежать, благо причины были более чем веские – слабое здоровье баронессы и ребенка. Но осенью выход в свет станет неизбежным, поэтому ей с улыбкой придется выносить все: шепотки за спиной, многозначительные улыбки, назойливое любопытство. Слава Богу, Владимир будет рядом, иначе у нее просто не хватит сил вынести эту вежливую пытку. Словно услышав ее мысли, в детскую вошел муж, который на мгновенье замер, любуясь супругой. В платье из бледно-голубого муслина, с локонами, обрамлявшими лицо, она казалась совсем юной девушкой, той самой, что навсегда пленила его сердце.
- Как Ваня, – поинтересовался он у Анны, - уснул?
- Уснул, - улыбнулась она в ответ, - правда побуянил немного. – Все на руки просился.
- Неудивительно, - с притворной строгостью сказал Владимир. – Вы же с тетушкой да Варварой только хороводы вокруг него не водите. Хорошо еще Дуняша замуж вышла, иначе бы совсем мне сына избаловали. Нет, мальчишкам нужно мужское воспитание.
- Не ворчи, он же совсем маленький, - баронесса легко провела пальцами по щеке мужа. - Всему свое время.
- С колыбели все начинается, - не сдавался Владимир.
- Посмотрим, - глаза Анна лукаво блеснули. – Если характером в папеньку пойдет, его ничем не избалуешь.
Потом, меняя тему разговора, спросила:
- Ты письмо получил? – и указала на листок бумаги в руке мужа.
- С ним сюда и шел, знаю – новости с Кавказа тебя обязательно заинтересуют.
- Кто написал? – оживилась Анна.
- Олсуфьев, - Владимир рассмеялся, - кланяется тебе бесчетное количество раз и сообщает новости о наших знакомых.
- Не томи! – Анна совсем по-детски потянула его за рукав.
- Ну, сначала он на целую страницу расписывает, как был представлен княжне Гагариной, и отзывается о ней с нескрываемым восторгом - думаю, свадьба не за горами.
- Я очень рада за него! – воскликнула Анна. - Павел Константинович заслуживает счастья. О ком он еще пишет?
- О многих, - Владимир хмыкнул, - о графе Черниховском, например. Ему даровано прощение и разрешено вернуться в Петербург.
- Черниховский возвращается? – баронесса нахмурилась.
- Нет, - Владимир развел руками, - от возращения он отказался, в последних же экспедициях отличился так, что его прочат в командиры R-ского полка с повышением в чине. Судя по всему, Вацлава Яновича ждет блестящая военная карьера. К тому же, личная жизнь у него налаживается. Представляешь, встретил одну из своих бывших метресс, а у нее сын – его копия. Черниховский хочет признать ребенка и открыто живет с его матерью. Пусть не совсем семья, но все же. Видимо, похождения надоели графу – решил остепениться.
- Значит, скоро мы Его Сиятельство в Петербурге не увидим? – Анна даже почувствовала облегчение. Встречаться с Черниховским ей вовсе не хотелось, мало ли чего можно ожидать от непредсказуемого поклонника.
- Ты как будто расстроилась? – барон говорил шутливо, только в голосе проскальзывали ревнивые нотки. – Жалеешь, что не стала ясновельможной пани?
- Глу-у-у-пый! – с ласковой укоризной протянула Анна. – Зачем мне Черниховский – я тебя люблю.
- Что ты сказала?! – неожиданно шепотом спросил Владимир. - Повтори, что ты сказала!
Жена вскинула на него глаза и уверенно произнесла:
- Я люблю тебя, Володя! Неужели ты до сих пор не понял?!
Вместо ответа барон сгреб ее в охапку, прижал к себе и уткнулся в золотистые волосы.
- Анечка, – простонал он, - я даже не надеялся услышать от тебя эти слова! – Уже совсем было смирился, пусть будет как есть. А теперь…
- А теперь? - повторила Анна.
Владимир промолчал, да и не надо было ничего говорить, ибо каждый из них знал – время искупления прошло, теперь впереди покой, счастье и выстраданная, оплаченная по самой высокой ставке любовь, которую они заслужили.
Конец.
Отредактировано Кассандра (2022-02-25 00:09:55)
